Значение хлеба, как преобладающей статьи русского
вывоза уже установлено вышеприведенными цифрами. Половина нашего вывоза состоит
из хлеба, а по временам ценность отпущенного зерна доходила до 56 и 57 %
общей суммы отпуска. Подобно Людовику XIV и его пресловутому изречению: «l'etat
c'est moi», русский хлеб мог бы сказать: «вывоз—это Я!»
Хлеб — самый существенный устой нашего платежного баланса, а, следовательно,
незаменимый рычаг для удержания золота. Нельзя поэтому не задаться вопросом:
устойчив ли хлебный отпуск? Можно ли в дальнейшем его расширении найти источник
для покрытия быстро растущих заграничных платежей? Не обнаруживается ли уже
теперь несоответствие между хлебным производством России и количеством зерна,
вывозимого за границу, и не приходится ли опасаться, как бы с дальнейшим ростом
хлебного вывоза не стали учащаться наши голодовки и продовольственные
затруднения?
О значении хлебного вывоза, с точки зрения мировой экономии и выгод этой
операции для нас самих, можно дать представление более наглядное, чем какое
получается от голых статистических цифр.
Среднее душевое потребление четырех главных продовольственных хлебов
определяется для Германии, Франции и Англии примерно в 20 пудов. Нашим вывозом с
1882 по 1886 г., в среднем 312,4 милл. пудов, могла в то время быть покрыта
потребность в хлебе 15.640.000 жителей Запада. За отпущенное зерно мы выручали в
среднем за год 295,6 милл. рублей, или кругом с пуда по 94.6 коп. За хлебную
порцию каждого француза, немца и т. д., накормленного русским хлебом, мы,
следовательно, выручали, по 18 руб. 92 коп.
Этот же расчет в применении к следующим двум пятилетиям дает такие выводы:
1887 —1891 гг.: средний годовой вывоз 441.8 милл. пуд.; денежная выручка 363
милл. рублей, т.е. кругом 82,2 коп. с пуда. Мы стали продовольствовать
22.090.000 человек по 16 руб. 44 коп. с души.
1893 —1896 гг.: средний вывоз 522,8 милл. пуд. при денежной выручке 336,8
милл. рублей, или кругом по 63,5 коп. с пуда. Отпущенным из Poccии хлебом стали
продовольствоваться 26.200.000 человек по 12 руб. 70 коп. с души.
Чем сильнее отпускное напряжете, тем слабее коммерческая выгода хлебного
отпуска. Дойдя до известного предела, наш вывоз сбивает цены на западных рынках
и осуждает русских производителей на убыточный, не покрывающий издержек
производства сбыт зерна.
Конечно, усиленный хлебный вывоз 1893—1896 гг. сослужил свою службу. Не будь
его, не удалось бы довершить накопления золотого фонда, или пришлось бы более
еще напрячь струну внешних кредитных операций, без того достаточно уже
натянутую.
Но если бы операции 1893—1896 гг., хлебную и золотую, изобразить
бухгалтерски, то пришлось бы в актив занести привлеченное и удержанное в Poccии
золото, в пассив же — прогрессивное разорение нашего земледелия, выразившееся
для крестьян в росте недоимок и в учащающихся голодовках, а для помещиков - в
росте неоплатной для многих задолженности.
Нельзя не обратить внимания вот еще на что: всякий понимает, что наше
сельское хозяйство может выбраться на надлежащий путь только с переходом к
усовершенствованным способам культуры и к более интенсивному извлечению доходов
из земли. На такой путь и вступило немалое число передовых экономий; но это
прогрессивное движение было приостановлено кризисом девятидесятых годов,
вызванным форсированным хлебным нашим вывозом. И можно ли осуждать владельцев,
которые при явной бездоходности хозяйств, стали от дальнейших затрат капитала и
труда отказываться, уничтожать экономические запашки, распродавать скот и овец и
переводить имения на аренду крестьянам, т.е. вернулись к самым первобытным
способам эксплуатации?
Я только что употребил слово форсированный вывоз и хотел бы объяснить
это выражение. Отнюдь не утверждаю, будто у нас в ходу сознательная сила,
какой-то аппарат, слагающийся из прямых мероприятий и распоряжений для
систематического усиления вывоза обесцененного хлеба, подобно тому как
нормировкою управляется вывоз обесцененного сахара в ущерб внутреннему
потреблению. Оставляя в стороне коренную причину ненормального роста хлебного
вывоза, — сельскую бедноту, побуждающую крестьян к разорительному сбыту зерна, —
полагаю, что вывоз, который усилился пропорционально падению цен, вывоз,
настолько нерасчетливо истощавший запасы страны, что при серьёзном недороде
пришлось воспретить его, — что такой вывоз стал возможным только потому, что
нашу отпускную торговлю хлебом мы выпустили из рук, предоставив ее в
распоряжение иностранных и портовых фирм с их еврейскими комиссионерами —
скупщиками, т.е. в распоряжение естественных понижателей цены наших продуктов.
Такой торговый строй, правда, никем в отдельности не создан: он сложился сам
собою, отчасти в силу мировых течений, главным же образом в силу нашей немощи.
Губительное же для земледелия действие этого строя не только не встречает
противовеса, а напротив, оно усугубляется как железнодорожными тарифами, так,
главным образом, податными порядками.
И в конечном результате между сахарною нормировкой и сложившимся помимо
чьей-либо прямой воли хлеботорговым строем обнаруживается аналогия: нормировка
препятствует росту потребления сахара, а растущий хлебный вывоз идет параллельно
с понижением потребления хлеба, если не повсеместно, то несомненно в центральной
и восточной областях. Чтоб убедиться в этом, нет надобности прибегать к
статистическим подсчетам, а стоить только вспомнить о ряде голодовок
кончающегося десятилетия и о 200 миллионах рублей, потраченных на кормление —
уже не иначе как в обрез — голодавших губерний. При нормировке сахар вывозится
по ценам ниже издержек производства, у нас же потребляется по высокой
сравнительно цене. Не то ли и с хлебом? Цена его на местах всегда понижается во
время осенней экспортной горячки, высшего же уровня хлебные цены достигают под
весну, при обостряющейся крестьянской нужде. Но и эти повышенные цены не дают
еще полного представления о стоимости покупного крестьянского хлеба. Тут нужно
бы прикинуть лихвенные проценты на занятые для покупок деньги и рассчитать,
насколько обесценивается работа мужика, когда ради хлеба он запродает свой
летний труд.
IV
Нельзя, однако, удовольствоваться этими общими соображениями, а так как между
отпуском пшеницы и вывозом серых хлебов, в частности ржи, есть некоторые
оттенки, то разберем отдельно условия нашей торговли тем и другим хлебом.
Главные производители пшеницы на земном шаре — Россия и Соединенные Штаты.
Обе страны также главные поставщики этого хлеба на мировые рынки. Вывоз Америки
покрывает в среднем 30 % мировой потребности в вывозной пшенице, и в такой же
приблизительно пропорции участвуем и мы в снабжении международных рынков. На
долю остальных отпускающих стран вместе взятых (Ост-Индии, Канады, Аргентины,
Австро-Венгрии и Дунайских княжеств) остается около 40 % мирового пшеничного
снабжения.
Будучи самым крупным производителем пшеницы, Соединенные Штаты занимают и по
потреблению этого хлеба одно из первых мест; мы же, стоя по производству на
втором после Америки месте, занимаем по размерам душевого потребления пшеницы
одно из последних.
Наибольшее количество пшеницы на душу приходится во Франции — свыше 15 пудов.
Далее следуют Бельгия и Соединенные Штаты, в которых эта норма колеблется около
10,5—11 пудов. В Соединенном Королевствe и Италии расходуется немногим, болee 8
пудов; в Австро-Венгрии — 6,5 пуд., в Голландии и Дании — около 5 пудов. В
Германии расход пшеницы на душу определяется лишь в 4 пуда, в России же он еще
ниже —около 3-х пудов, т.-е. в пять раз менee, чем во Франции и в три раза
менee, чем в Соединенных Штатах[1].
Пшеница, таким образом, в России экспортный товар par excellence. Мы вывозим
в среднем до 42% чистого сбора, а по временам экспорт поглощает до 56 и 57 %
сбора[2].
Однако, не в слабом пoтpeблeнии пшеницы главное отличие России от Америки, а
в том, что Соединенные Штаты умеют руководить своим вывозом, умеют подчинять
себе чужие рынки и влиять активно на построение цен, тогда как мы не только
пассивно подчиняемся всяким невыгодным для нас течениям, но прямо-таки
усугубляем гнет этих течений характером нашего отпуска, который не
останавливается ни перед какими низкими ценами и пресекается только отсутствием
отпускного материала.
Сила Америки зависит от того, что там предложение пшеницы для вывоза
обусловливается не только результатами данного урожая, но и сильными
запасами, которые, благодаря могуществу торговой организации, всегда
удерживаются на уровне, достаточном для пополнения недочетов слабой жатвы.
Постоянно пополняемые запасы служат резервуаром для избытков обильных жатв.
Запасы пшеницы, говорит в прекрасном своем исследовании В. И. Касперов[3],
частью в руках торговли, частью у самих фермеров, составляют существенный
элемент американской хлебной торговли и, достигая в среднем 287 милл. пуд. в
год, превышают средний размер избытков пшеницы (210 милл. пуд.). Американская
хлебная торговля довольно умело подготовляется ко встрече каждого нового урожая,
и имея в своем распоряжении такую эластичную величину, как запас, которую она
может сокращать путем увеличения и увеличивать путем уменьшения вывоза, торговля
достигла того, что и размеры её действительного предложения (т.е. избытки вмecте
с запасами) ежегодно колеблются гораздо менеe, нежели размеры предложения,
обусловливаемого только урожаем и внутренним потреблением. Торговля, так
сказать, культивировала свое предложение, направляя естественные избытки пшеницы
в два различные резервуара — часть на заграничные рынки, а часть в запасы,
вследствие чего и стихийные влияния урожаев, передаваясь американскому
предложению по этой болee сложной системe, теряют значительную долю своей
порывистости и неровности.
Чрезвычайно наглядно объяснение, почему, благодаря своей хлеботорговой
политике, Америке удается господствовать на международном рынке, и почему
Соединенные Штаты от падения цен пшеницы пострадали несравненно меньше, чем
Россия.
Цены на пшеницу устанавливаются под влиянием трудной борьбы разнородных, но
одинаково насущных народнохозяйственных интересов. С одной стороны, европейский
потребитель нуждается в возможно более дешевом хлебе, с другой —
северо-американский сельский хозяин заинтересован в получении возможно большей
цены для покрытия своих хозяйственных издержек. Интересы обеих сторон
представлены торговлею каждой страны. Из них тот сильнее, чья нужда менее остра
и настоятельна. Если Европе нужнее купить, чем Америке продать, то в борьбе за
цены одолевает Америка, и они поднимаются. Если же, наоборот, Америке нужнее
продать нежели Европе купить, то последней удается понизить цены.
Равновecиe сил на современном международном хлебном рынке зиждется на
способности к выжиданию обеих сторон, а эта способность определяется
возможностью иметь запасы.
Разумеется, и Европа могла бы образовать себе запас хлеба и таким путем
увеличить свою способность к выжиданию. Но для неё это орудие экономической
борьбы стоить дороже, нежели для Соединенных Штатов. Выгоды в этом отношении на
стороне последних столь значительны, что если бы Европа сделала опыт образования
таких запасов, то при первом же случае серьёзной борьбы из-за цен между нею и
Соединенными Штатами последние имели бы полную экономическую возможность,
направляя свои избытки в свою более дешевую систему запасов, заставить Европу
исчерпать свои более дорогие запасы и вновь подчиниться зависимости от состояния
всемирного урожая.
Североамериканская хлебная торговля ставит себе задачей не возвратить
издержки производства, размер коих меняется по годам, смотря по урожаю, а вообще
продать Европе свой хлеб по возможно более высокой цене. Соединенные Штаты не
только производят пшеницу, но стремятся производить и цены на пшеницу
Сила их, неоспоримая в этом отношении для Западной Европы потребляющей привозный
хлеб, встречает препятствие при осуществлении поставленной цели в соперничестве
других стран, имеющих также избытки пшеницы.
Являясь одним из главных поставщиков пшеницы на международном рынке,
Соединенные Штаты могут влиять на размеры всемирного предложения в
желательном для них направлении, посредством приноровления размеров своего
вывоза к действительному вывозу других стран. Как только соперники неумеренным
вывозом портят европейские цены, так немедленно Соединенные Штаты,
несмотря ни на какое обилие хлебов у себя, сокращают свой вывоз и для продажи
ожидают того момента, когда европейские цены вследствие этого исправятся.
Спекулятивный кругозор северо-американской хлебной торговли охватывает не только
обстоятельства своего собственного рынка, не только положение европейского
спроса, но и условия вывоза из соперничающих стран. И дорожа всего более уровнем
цены, выручаемый за продукт, Соединенные Штаты не только не поступаются ею из
опасения быть вытесненными с международного рынка, но, напротив, добровольно
уступают соперникам свое место на этом рынке в те моменты, когда цены падают.
Это, конечно, очень трудная торговая политика. Прекратить вывоз — слишком
чувствительно для многих интересов, связанных с хлебною торговлей. Поэтому,
когда вывоз совершается многими лицами, естественно опасаться, что общего
согласия в этом направлении не будет и найдутся отдельный фирмы, которые
воспользуются приостановкой деятельности своих местных конкурентов и заполнят
сами европейскую потребность в американской пшенице. И действительно, едва ли
можно предположить, чтобы такая система торговли могла долго держаться на почве
добровольного соглашения. Напротив, в тех же самых Соединенных Штатах мы видим
частые примеры, что добровольные соглашения, с целью искусственного управления
ценами, кончаются неудачами и огромными денежными потерями для участников!
Но чего не может сделать соглашение, то с успехом достигается естественною
общностью интересов, если только деятели пользуются свободою ограждения этих
интересов и не закрепощены какою-либо постороннею экономическою
зависимостью.
Северо-американская торговля приобретает хлеб у фермеров, не вынужденных
продать его в известный момент во что бы то ни стало, а свободно
рассчитывающих свои выгоды и убытки и соображающих цены со своими экономическими
условиями. Существующее между фермерами соперничество не допускает произвольных
с их стороны требований искусственно высоких цен; но это соперничество
прекращается, вернее оно превращается в естественную стачку, в молчаливое
соглашение, когда цены стремятся упасть ниже издержек производства. Поэтому, в
своих минимумах цены Соединенные Штаты приноравливаются к местным экономическим
условиям, и торговля вынуждена покупать хлеб для вывоза также
применительно к этим ценам.
Поэтому хлеб, предназначенный для вывоза и находящейся в руках многих
торговых фирм, не ожидает оценки из Европы, а уже оценен и по уровню иногда
довольно высокому. Когда европейские цены выше, то этот внутренний уровень
остается скрытым, но, когда они понижаются, то вмеcте с тем обнажается и
значение внутреннего уровня, и торговые фирмы, приобретшие или могущие
приобрести хлеб только по болee высокой цене, оказываются в невозможности
согласиться на продажу его за границу по болee низкой цене — значит и здесь
существующее между торговцами соперничество естественно застывает под
влиянием общей для всех невозможности вывоза.
Таким образом, представляющаяся в конечном результате такою сложною,
искусственною и спекулятивною, система американской торговли в сущности
опирается на широкое и естественное основание всего экономическим склада
американским земледелия, сохранившего свободу продажи своих продуктов, и
торговля принуждается отстаивать интересы производителей.
Солидарность самостоятельно и национально сложившегося торгового строя с
сельским хозяйством привела к тому, что в течение восьми лет (1885—1892), на
которые распространяются исследования г. Касперова, цена пшеницы в Нью-Йорке
изменялась в строгом соответствии с изменениями не всемирного урожая, а
собственного предложения Соединенных Штатов — их избытков и запасов.
Несмотря на широкое участие Соединенных Штатов в международной хлебной
торговле, несмотря на существующую взаимную зависимость в движении хлебных цен
во всех странах, годовые цены на пшеницу в Нью-Йорке за 10 лет изменялись,
исключая одного ,1891 года, параллельно изменениям размеров избытков и запасов в
самих Соединенных Штатах. Несмотря на наблюдаемый всюду процесс денационализации
хлебных цен, цены на пшеницу в Америке сохранили известную самостоятельность,
нeкоторую автономность. Ни одного раза не пришлось отметить случая, чтобы цены
Нью-Йорка испытывали на себe гнет зависимости от условий международной хлебной
торговли, чтобы причины понижения цен исходили из-за границы. Выходит, как будто
так, что Северная Америка не только культивирует свое предложение, т.-е.
посредством запасов умеряет колебания своих естественных избытков, но и снабжает
свое предложение своею собственною ценою и, вопреки законам единства на
всемирном хлебном рынке, соглашается подчинять свой прейскурант одним лишь
американским условиям.
Северо-американская хлебная торговля служит не простым посредником между
производителями зерна и европейскими рынками, она не ограничивается простым
передвижением зерна из Соединенных Штатов в Европу, но она выполняет и
положительную экономическую задачу: сложным, последовательно проводимым
расчетом, искусною системою вывоза с пособием запасов она помогает
производителям пшеницы продавать ее в Европу по наивозможно выгоднейшей
цене.
Резкую противоположность описанному представляет русская пшеничная торговля.
Едва ли здесь даже уместен термин торговля. У нас нет культированного
коллективным смыслом производителей и коммерсантов предложения зерна в
зависимости от запасов и мировых цен, а скорее какая-то автоматическая,
пассивная и безрасчетная отдача всего зерна, в данный момент не
задержанного в стране потребительным спросом. Преградою вывозу служить одна лишь
материальная невозможность сосредоточить в портах все то, что дала жатва.
В России, — говорит В. И. Касперов, — изменения размepa годового вывоза
пшеницы происходят в постоянной зависимости от такого стихийного фактора, как
урожай, безо всякого руководства уровнем иностранных цен.
Закон нашего пшеничного вывоза — стремительная, без оглядки, ликвидация
только что снятой жатвы. Мы поступаем так, как поступает запутанный в делах
помещик, под гнетом срочных платежей продающий хлеб на корню или сбывающий его
прямо с молотилки. Каков бы ни был урожай, месяцы, непосредственно идущие за
уборкой, всегда сопровождаются лихорадочною экспортного деятельностью.
Очевидно, в России есть какое-то препятствие, не позволяющее осеннему вывозу
уменьшаться пpoпорционально уменьшению урожая; есть необходимость в вывозе
осенью известного минимума, близкого к 50 милл. пудов, и соблюдение этого
минимума покупается в неурожайные годы ценою значительного истощения запасов для
весеннего вывоза.
Месяц, когда чаще всего увеличивается вывоз из Соединенных Штатов — август.
Но именно в августе всего чаще подымается цена на пшеницы в Англии. Орудуя
запасами, Соединенные Штаты умеют таким образом усиливать свой вывоз до очень
больших размеров, не сбивая цены. Кульминационный период нашего же вывоза
наступает в октябре; но как раз в октябре, с замечательною регулярностью,
понижаются английские пшеничные цены. По меткому выpaжению В. И. Касперова,
русская пшеница как бы ищет дешевой цены. Даже в неурожайный 1891 год,
когда цены в Англии стояли очень высокие, они сделали резкий уклон в сторону
понижения в октябре, когда вывоз из России резко повысился.
Русский вывоз пшеницы играет, таким образом, роль понижательного фактора на
английском и, следовательно, на международном хлебном рынке. В противоположность
Соединенным Штатам, русский вывоз производится не по строгому экономическому
расчету, построенному на бережливом отношении к международным ценам, а напротив,
они механически подчиняется стихиям. Случается в России хороший урожай, — она
ликвидирует свои избытки за границу, сбивает иностранные цены и сама следует их
течению. Распределение избытков на более обширном международном рынке позволяет
и русским ценам удержаться от слишком острого понижения. Происходит в Poccии
неурожай, — она осенью все-таки совершает свой обычный повышенный отпуск,
усиленно исчерпывает свои запасы и подчиняется и в эту пору движению
международных цен.
