Развитие стратегических сил Китая и проблема адекватности ситуации внешней политики США

Александр Анисимов

Развитие стратегических сил Китая и проблема адекватности ситуации внешней политики США

(«Россия XXI».  2002. № 4. С. 28,. № 5 С.66)

The analysis of data published in the People's Republic of China demonstrates that after 1970 the US administration, most probably, has grossly underestimated the level of Chinese strategic forces' development as well as problems this development might create for the US if Peking changes its passive foreign policy to an active one. The author sets forth several arguments in favor of an opinion that the US policy in the past three decades was, by and large, precisely what as the Chinese leaders would like it to be. The only exception to this rule was the problem of Taiwan. Thus, the US foreign policy is far from being the best from the US interests' standpoint.

Официально войска стратегического назначения КНР были созданы в 1966 г. и с тех пор быстро развивались[1]. США сначала довольно активно реагировали на этот процесс и в предвидении развертывания КНР межконтинентальных баллистических ракет (МБР) составили планы создания крупномасштабной системы ПРО с общим числом установок для запуска ракет противоракетной обороны (ПРО) сначала в количестве 700 (вариант «Сентайнел»), затем – 250 (вариант «Сейфгард»). Однако, как только американо-китайские отношения утратили остроконфликтный характер (начало 70-х годов), США не только отказались от программы «Сейфгард», но как бы вообще утратили интерес к процессу развития стратегических сил Китая, и это состояние «утраты интереса» продолжалось фактически до конца 90-х годов.

На первый взгляд этому выводу противоречит выдвижение в 80-е годы стратегической оборонной инициативы (СОИ), предусматривавшей создание систем ПРО космического базирования, которая «в теории» должна была быть в состоянии нейтрализовать любую ракетную угрозу США, в том числе и китайскую. Однако, поскольку после распада СССР задача создания не только системы ПРО космического базирования, но и любой вообще ПРО была положена в США в долгий ящик, СОИ менее всего представляла собой реакцию на развитие стратегических сил КНР.

Сейчас в соответствие с процессом развития стратегических сил КНР могут быть поставлены планы расширения НАТО, основным двигателем которых являются США, активизация в США усилий по созданию системы ПРО и в связи с этим выход США из договора ПРО 1972 г. Но и расширение НАТО, и работы по созданию ПРО в США – вялотекущие процессы. Причем характерно, что США не прочь «разоружить Россию», но отнюдь не пытаются подключить КНР к переговорам о сокращении стратегических вооружений. Они хотят лишь того, чтобы ядерные и ракетные технологии из КНР не перетекали в третьи страны.

Развитие стратегических сил КНДР, располагающей, кстати, ныне примерно таким же промышленным потенциалом и возможностями в области создания флота МБР, как и Китай во второй половине 60-х годов минувшего столетия, с американской точки зрения – проблема.

И точно так же, с американской точки зрения, возможность создания Ираком и Ираном ядерного оружия и МБР – это тоже проблема, хотя очевидно, что возможности Ирака в этом отношении (в отличие от возможностей КНДР) очень ограничены.

США видят проблему в создании или в способности создания КНДР, Ираком и Ираном минимальных ядерных сил и МБР. И дело вовсе не в том, что они боятся ядерного удара со стороны КНДР, Ирака или Ирана. Опасения связаны с возникающими в этом случае ограничениями для США по контролю над обстановкой в мире. По этой же причине в США немало политиков опасаются реанимации России.

На китайский фактор американские политики реагируют так, как будто рост китайской мощи не создавал и не может создать для США, по крайней мере, до 2010 г. осязаемых проблем – в отличие от роста силового потенциала Ирака или Ирана.

В этом есть что-то иррациональное хотя бы потому, что Китай связал США соглашением о стратегической координации еще в 1979 г., и это соглашение, кстати, было фактически пролонгировано Клинтоном.

Приходится считаться с фактом: американская политика строится в соответствии с принципом «страшнее кошки зверя нет, а на тигра, пока он не прыгнул, можно не обращать внимания».

Этот феномен, правда, поддаётся объяснению, если считать, что процесс развития войск стратегического назначения КНР, в общем, соответствует тому, каким он изображается популярными справочными и научно-аналитическими изданиями вроде издающегося Лондонским институтом стратегических исследований (ЛИСИ) ежегодника «Милитэри бэланс» или Ежегодника Стокгольмского международного института исследования проблем мира (Ежегодник СИПРИ) «Вооружения, разоружение и международная безопасность».

Вот данные, позаимствованные из Ежегодника СИПРИ 1999 (с.532) и Ежегодника СИПРИ 2000 (с.480). Спустя почти 30 лет после запуска 1-го ИСЗ (всего за это время было запущено нескольких десятков ИСЗ, включая большое их количество весом по несколько тонн) стратегические силы КНР, если не считать систем среднего радиуса действия, наличность которых в плане рассматриваемой проблемы не имеет значения, располагали семью межконтинентальными баллистическими ракетами (МБР) ДФ-5 и двадцатью якобы баллистическими ракетами промежуточного радиуса действия (БРПД) ДФ-4[2], плюс одной атомной подводной лодкой с 12 баллистическими ракетами радиусом 1700 км.

Вот и все[3].

Получается, что за год на вооружение не поставлено ни одной МБР, ни одной БРПД, ни одной баллистической ракеты для атомных подводных лодок (БРПЛ) и ни одной атомной подводной лодки-ракетоносца (ПЛАРБ).

Одним словом, в то время, когда микроскопическая Северная Корея собирается угрожать или уже угрожает американской глобальной миссии, КНР будто бы проводит стратегию ракетного мазохизма.

И на перспективу дело изображается очень утешительным образом: через 15 лет КНР будет все еще располагать меньше чем 100 МБР.

Правда, в бочке меда всегда может найтись место для ложки дегтя. В западных, в том числе американских, изданиях периодически появляются сведения о ракетных программах Китая, либо о состоянии стратегических сил этой страны, имеющие мало общего с калькуляциями экспертов ЛИСИ или сведениями, которыми потчуют своих читателей борцы за мир из Стокгольма[4]. Так, популярный журнал «Aerospace Daily» еще в 1982 г. сообщал, что в КНР в 1977–1981 гг. произведено 75 МБР и 100 БРДД[5]. Есть и более свежие сведения того же ряда. Например, в статье, опубликованной 3 марта 1997 г., вскоре после кончины Дэн Сяопина, и подводящей итоги «эры Дэн Сяопина», журнал «Ньюсуик» в дополнение к сведениям о том, что ВВП КНР – 3 трлн. долл., а военные расходы КНР составляют 5,7% ВВП, опубликовал карту размещения баз китайских МБР. Их оказалось 13, тогда как по западным данным в СССР, в его лучшие времена, основных баз МБР было 24[6]. База в 70–80 гг. – это 50–80 МБР. Получается, если верить «Ньюсуик», когда эксперты ИСИ или ЦРУ сообщают, что на вооружении НОАК находится 13 МБР (или около того), их на самом деле в 50–80 раз больше! И если баз – 13, то МБР – от 650 до 1040, практически столько же, сколько их развернули к концу 60-х годов США.

Вот еще один аспект проблемы. Если Китай имеет на вооружении 7 или 13, или 27 МБР, а разработано их, минимум, 4 типа (ДФ-4, ДФ-5, ДФ-31, ДФ-41)[7], то это значит, что, затратив на разработку МБР (это дорогое удовольствие) средства, равные стоимости в серийном производстве 1500–2000 МБР, Китай чудесным образом не нашел в казне средств для производства даже 100 МБР. На разработку средства есть, на производство – нет. Кстати, согласно популярным изданиям, да и так называемым данным ЦРУ, точно так же обстоит дело с разработкой и производством ПЛАРБ и БРПЛ.

В нашем чудесном мире многое возможно. Но такое – невозможно, потому что в противном случае США давно бы затеяли разговор с Пекином в том духе, в каком они пытаются вести его с Пхеньяном.

Стратегия «разрабатывать, но не производить» для Китая невозможна, потому что она опаснейшая для него среди всех возможных. Действовать так значило бы провоцировать США на нанесение первого удара.

Получается, что либо Китай проводит в области строительства стратегических сил неадекватную политику крайнего риска, либо США проводят такую внешнюю политику, которая, выражаясь осторожно, неадекватна ситуации.

Налицо лишь две возможности.

Чтобы посмотреть, какая из них ближе к реальности, обратимся к китайским данным. Дело в том, что в вопросе о публикации данных по оборонным вопросам, КНР – это все же не СССР. Там публикуется немало интересных сведений. Поэтому обращение к китайским данным в связи с рассматриваемой проблемой в любом случае имеет смысл.

Ядерный фундамент
стратегических сил КНР

О производственном аппарате ядерной промышленности СССР, если не считать данных о мощностях АЭС и производстве ими электроэнергии, в советский период практически не публиковалось никаких сведений. И в постсоветский период, кажется, тоже. А в КНР немало данных, характеризующих производственный аппарат отрасли и даже ее производственную программу, было опубликовано еще в 80-е и начале 90-х гг.[8]

Китайские данные позволяют представить конкретно, что представляет собой производственный аппарат ядерной промышленности, ориентированной на производство ядерных боеприпасов как на основную задачу, и каков он конкретно в китайском случае (табл. I).

Оказывается, что Министерство ядерной промышленности КНР в том, что касается составляющих его предприятий и организаций, в первой половине 80-х годов было до известной степени двойником гигантской Компании цветной металлургии КНР, на долю которой в 1983 г. приходилось 70% продукции отрасли по весу и 71% по стоимости (табл. 1)[9].

В Компании цветной металлургии КНР в 1983 г. по официальным данным работал 1 млн. человек[10]. В Министерстве ядерной промышленности, насколько можно судить по данным о числе производственных предприятий и непроизводственных организаций, входивших в его состав, а позднее в Компанию ядерной промышленности КНР, – не меньше[11].

В этой ситуации оценки наличности ядерных боеприпасов в распоряжении вооруженных сил КНР, подобные тиражируемым органом Стокгольмских миротворцев Ежегодником СИПРИ (410 – на начало 1998 г.), приобретают особый колорит.

Таблица 1. Компания цветной металлургии и Министерство (компания) ядерной промышленности КНР. Сопоставления

^* Проектно-изыскательские организации

^** В системе производства оборудования и приборов для ядерной промышленности в 1987 г. имелось свыше 100 предприятий, научно-исследовательских организаций и вузов – 10 тыс. ИТР (ИБАС. 2.07.1987. С.2–3).

Источники и примечания:

Компания цветной металлургии

пп. 1–9 – КЭЕ. 1984. С.V-152.

п. 9а – оценка исходя из того, что в системе металлургической промышленности (с учетом строительных и проектно-изыскательских организаций, НИИ, КБ, вузов и средних специальных заведений) на долю собственно металлургических предприятий в 1979 г. приходилось 78% работающих. КЭЕ. 1981. С.IV-84.

п. 10 – оценка с учетом того, что на долю Компании цветной металлургии в 198З г. приходился 71% продукции отрасли в стоимостном выражении. КЭЕ. 1984. С.V-182. Последняя составляла в 1981 г. 14,3 млрд. юаней, из которых 12,2 млрд. юаней приходилось на долю государственных хозрасчетных предприятий. КЭЕ. 1983. С.III-16; Китайский статистический ежегодник (далее – КСЕ). Кит. яз. Бэйцзин. 1982. С.161, 163.

п. 10а – показатель рассчитывается с учетом того, что материальные оборотные фонды государственных хозрасчетных предприятий цветной металлургии в 1981 г. – 3678 млн. юаней. КСЕ. 1982. С.161, 163. Время их оборота – примерно 66 дней (оценка по частным данным).

Министерство ядерной промышленности (Компания ядерной промышленности)

п. 1 – показатель рассчитан исходя из того, что в 1987 г. продукцию гражданского назначения производили 83 предприятия отрасли, а в относительном выражении – 58%. ИБАС. 16.10.1987. С.18; КЭЕ. 1988. С.V-141.

п. 1a – оценка исходя из того, что в системе Министерства ядерной промышленности в середине 80-х годов имелось 100 «ординарных» госпиталей и 4 госпиталя более высокого уровня. Сhina Reconstructs. 1986. №8. Р.24.

п. 1б – КЭЕ. 1990. С.III-162.

п. 2 – КЭЕ. 1988. С.V-141.

п. 3 – КЭЕ. 1988. С.V-141. (только НИИ)

п. 4 – КСЕ. 1995. С.491.

п. 5 – Ядерная промышленность Китая сегодня. Дандай Чжунго ды хэ гунъе. Бэйцзин, 1987. С.103 (данные на середину 60-х годов).

п. 11 и 11а – cм. таблицу 2.

Производственный аппарат Министерства ядерной промышленности КНР в 1983 г. был сравним с таковым Компании цветной металлургии КНР (табл. 1). Соответственно основные фонды производственных предприятий Министерства ядерной промышленности за вычетом предприятий добывающего сектора могут быть оценены на конец 1984 г. примерно в 14 млрд. юаней, но есть основания считать, что они могут быть существенно больше[12]. В ценах 1960 г. соответствующий показатель (14 млрд. юаней) – 5,5–7 млрд. долл. Это приблизительно соответствует стоимости основных предприятий Комиссии США по атомной энергии (U.S. Atomic Comission) по состоянию на 1960 г. – 5,5 млрд. долл. по первоначальной стоимости без поправок на изменения цен, или 6–7 млрд. долл. в ценах 1960 г.

Цель настоящих расчетов, конечно, не в том, чтобы точно исчислить величины основных фондов ядерной промышленности КНР по состоянию на 1984 г., а в том, чтобы показать, что в первой половине 80-х годов ее производственный аппарат был сравним с производственным аппаратом ядерной промышленности США в 1960 г. и что производственный аппарат ядерной промышленности КНР уже в этот период мог обеспечить массовое производство ядерных боеприпасов в количестве нескольких тысяч единиц в год[13]. Это следует уже из того, что в конце 80-х годов в КНР было 7 заводов по производству ядерного топлива (обогащенного урана) (табл. 1), что больше, чем в США. Конечно, заводы бывают разные. Тем не менее при малых размерах производства можно было бы ограничиться одним таким предприятием или, максимум, двумя. Вместо этого их построили 7.

Сводка показателей, характеризующих динамику отгрузок продукции ядерной промышленности гражданского и военного назначения, как она выглядит, если исходить из опубликованных в КНР данных, приведена в табл. 2. Для периода 80-х годов показатели производства продукции военного назначения рассчитаны исходя из данных о производстве продукции гражданского назначения и ее доли в общих отгрузках. На 1993–1994 гг. – исходя из сведений об общем объеме отгрузок и долевых показателей.

На 1980 г. видимый объем производства продукции военного назначения отраслью – 2,3 млрд. юаней.

Паритет покупательной способности «ядерного юаня» (если не считать производство продукции гражданского назначения) составлял в 1980 г. не менее 2 долл.[14] Стоимость одного ядерного боеприпаса составляла в 1980 г. в среднем от 1 до 2 млн. долл.[15].

Таблица 2. Динамика производства в ядерной промышленности КНР
по официальным данным

^* Расчет исходя из соотношения производства продукции военного назначения в 1985 и 1980 гг.

^** Расчет исходя из доли продукции гражданского назначения в отгрузках отрасли и ее абсолютной величины, по данным о росте производства с 1980 г. (последнее оценивается по данным о производстве продукции гражданского назначения в 1989 г. и его увеличении с 1980 по 1989 г.).

^*** Доля продукции гражданского назначения в отгрузках отрасли берется на 1987 г. в 34,5%

Источники:

а – Ежегодник Китайской Народной республики. Кит. яз. Бэйцзин, 1993. С.210.

б – Ядерная промышленность современного Китая (Дандай чжунго ды хэ гунъе). Бэйцзин, 1987.

в – ИБАС. 16.10.1987. С.18.

г – КЭЕ. 1986. С.VI-121.

г₁ – Там же. С.VI-121.

д – КЭЕ. 1988. С.V-141.

е – КЭЕ. 1990. С.III-161.

ж – КЭЕ. 1992. С.262.

з – КЭЕ. 1995. С.231 (стоимостные показатели).

Получается, если исходить из опубликованных в КНР данных, что в 1980 г. производство продукции военного назначения Министерством ядерной промышленности КНР составляло примерно 4,6 млрд. долл. и равнялось стоимости, минимум, 2 тыс. ядерных боеприпасов. Для сравнения: затраты в США на Atomic Energy Activities, включая затраты на НИОКР, и, по-видимому, капиталовложения составляли в 1980 г. только 2,9 млрд. долл., а в 1981 г. – 3,4 млрд. долл.[16] Правда, к 1988 г. они поднялись до 7,6 млрд. долл. Всего видимое производство продукции военного назначения Министерством ядерной промышленности КНР, а затем его преемником в виде Компании ядерной промышленности составило в ценах 1980г.: за 1980–1985 гг. – 12 млрд. юаней, за 1986–1990 гг. – 4–5 млрд. юаней (в три раза меньше), за 1991–1995 гг. – также 4–5 млрд. юаней (в ценах 1994 г. – примерно 10 млрд. юаней) – (см. табл. 2).

Всего за 1980–1994 гг. видимые отгрузки продукции военного назначения ядерной промышленностью КНР – около 20 млрд. юаней, или 40 млрд. долл. в ценах 1980 г. Соответствующий объем производства ядерных боеприпасов разного рода – от 20 до 40 тыс. ед. В любом случае, счет должен идти на многие тысячи.

Но и это при условии, что во второй половине 80-х годов объем производства продукции оборонного назначения отраслью действительно упал втрое по сравнению с первой половиной 80-х годов и видимый показатель производства отраслью продукции оборонного назначения в 1980 г. (2,3 млрд. юаней) не занижен.

Имеются достаточные основания полагать, что в течение 80-х годов снижения производства продукции оборонного назначения отраслью вообще не было. Во-первых, в этот период мощности отрасли непрерывно росли за счет ввода в строй новых атомных реакторов. Во-вторых, в то время как по одним данным в 1986–1987 гг. производство по отрасли в целом не росло, по другим – в 1987 г. имело место скачкообразное увеличение производительности труда на 19%[17]. В-третьих, видимая величина производства продукции военного назначения ядерной промышленностью в 1980 г. (2,3 млрд. юаней) соответствует опубликованным американским оценкам военных расходов КНР на 1979–1981 гг.– в среднем немного более 40 млрд. юаней, а видимый среднегодовой объем производства отраслью продукции военного назначения в 1987–1990 гг. соответствует видимым военным расходам, опять-таки в пересчете на цены 1980 г. (в среднем 15 млрд. юаней в год)[18]. Это притом, что практически нет серьезных специалистов, которые бы считали данные о номинальных военных расходах репрезентативными (впрочем, они не являются таковыми и по публикуемым в КНР данным). В-четвертых, опубликованные Китайским экономическим ежегодником данные об объемах производства в авиаракетной промышленности в 1986–1989 гг. практически не отражают производство для нужд армии, и это показывает, что сжатие учетных баз, поскольку речь идет о статистике оборонной промышленности, может быть очень сильным[19]. В-пятых, военные расходы КНР в 1990 г. были определенно больше, чем в 1980 г., а в 1993 г. – примерно в два раза больше[20]. В этой ситуации абсолютно невозможно, чтобы объем производства продукции ядерной промышленности оборонного назначения в 1990 г. и позднее был втрое меньше, чем в 1980 г.

Имеются известные основания считать, что объем производства ядерной промышленностью КНР продукции военного назначения в 1980 г. при видимой величине в 2,3 млрд. юаней фактически мог быть вдвое больше. Во-первых, с точки зрения размеров производственного аппарата отрасли это вполне возможно. Во-вторых, налицо определенное противоречие между данными о доле продукции гражданского назначения в отгрузках отрасли: в 1979 г. она составляет 2,3%, а в 1980 г. – уже 4,7%, тогда как за 1981–1982 гг. ее прирост составил только 0,9% (см. табл. 2). В-третьих, в ситуации, когда номинальные объемы производства в цветной металлургии (в стоимостном выражении) составили в 1980–1981 гг. лишь около 65% от объема производства, исчисленного по данным о величине оборотных фондов, практически исключено, чтобы такой деликатный показатель, как объем производства ядерной промышленностью продукции оборонного назначения, был на 100% точен[21]. Если считать, что фактически доля продукции гражданского назначения в отгрузках отрасли в 1980 г. не 4,7%, а 2,35% (против 2,3% в 1979 г.), то рост отгрузки отраслью продукции оборонного назначения в 1980 г. – 4,66 млрд. юаней, а в 1991–1995 гг. с учетом общего военного производства, считая в ценах 1980 г., – в среднем 9 млрд. юаней[22].

Как бы то ни было, независимо от того как интерпретировать статистическую природу отдельных данных о состоянии ядерной промышленности КНР и объеме производимой этой отраслью продукции военного назначения, маловероятно, что по величине последней КНР отстает от США.

После краха СССР затраты США на «активность военного назначения» (Atomic Energy Activities), связанную с атомной энергией, составляли в млрд. долл.[23]:

1992 г. – 10,6 (в 1990 г. – 10,0)

1993 г. – 11,0

1994 г. – 11,4

1995 г. – 11,8

1996 г. – 11.6

1997 г. – 11,3

1998 г. – 11,6

Практически в 90-е годы был достигнут рекордный уровень. В 80-е годы было потрачено меньше. Ослабление России (и даже исчезновение СССР) отнюдь не способствовали снижению затрат США на атомное оружие, оно лишь способствовало активизации их попыток воспрепятствовать распространению ядерной технологии, то есть появлению новых ядерных держав.

Достаточно очевидно, что если бы не Китай, то у США не было бы никакого резона тратить крупные средства на активность военного характера в области ядерной энергии, тем более что Россия с каждым годом все более напоминает бывшую ядерную державу, а значительная часть советского запаса расщепляющихся материалов перешла в американские руки. И, несмотря на все это, США в ядерной области действуют так, как будто за ними кто-то гонится или, наоборот, им приходится за кем-то гнаться. Этим «кто-то» сегодня может быть только Китай.

Из изложенного видно, что, как ни оценивай объем производства продукции военного назначения ядерной промышленностью Китая, ограничения на развитие стратегических сил со стороны наличия ядерных боеприпасов, по крайней мере, с начала 80-х годов отсутствовали. Фактически они отсутствовали в 70-е годы, вероятно, еще и в начале 70 -х годов, когда на вооружение НОАК (Народно-освободительной армии Китая) поступали одновременно несколько видов носителей ядерного оружия. В том числе стратегические бомбардировщики В-6 (аналог ТУ-16 ), низковысотные ударные штурмовики А-5 с внутренней подвеской ядерных бомб (своего рода управляемые крылатые ракеты), а также несколько видов стратегических ракет, включая баллистические ракеты среднего радиуса действия (БРСД), баллистические ракеты промежуточного радиуса действия (БРПД) и межконтинентальные баллистические ракеты (МБР). Это ситуация ядерного изобилия.

Положение с наличностью МБР на вооружении НОАК
по опубликованным в КНР данным,
характеризующим ракетные НИОКР
и развитие ракетной промышленности
и войск стратегического назначения

В китайском ракетном арсенале МБР являются основным средством сдерживания США. Если исходить из данных о мощном производстве ядерных боеприпасов и накопленном запасе ядерных боезарядов, исчисляемом десятками тысяч, то количество ядерных боеголовок на МБР, которые находятся на вооружении войск стратегического назначения КНР, также должно быть очень велико. Счет давно уже может идти на тысячи.

Посмотрим теперь, как обстоит дело, если принимать в расчет только данные, относящиеся к ракетным НИОКР, ракетной промышленности и войскам стратегического назначения КНР.

Форсирование ракетных НИОКР с целью создания МБР предусматривалось уже 12-летним планом развития науки и техники на 1956–1967 гг. План этот был якобы выполнен в 1962 г., то есть с огромным опережением. После этого была принята 10-летняя программа развития науки и техники (на 1963–1972 гг.)[24]. Эта программа определенно предусматривала создание МБР в варианте, годном к массовому их развертыванию.

Согласно американским источникам, испытание МБР, как и развертывание производства стратегического бомбардировщика, аналога T-16 (В-6), предусматривалось планом на 1969 г[25].

В-6 был фактически запущен в серию в 1968 г.[26]

Ракета дальнего радиуса действия, согласно китайским источникам, была испытана до 1970 г.[27] Фактически это была МБР. И, вероятно, не первая китайская МБР[28].

1-й искусственный спутник Земли (ИСЗ) весом 173 кг. был запущен КНР 24 апреля 1970 г.

Баллистическая ракета, использовавшаяся для его запуска («Великий поход – I»), весила 81,6 тонны (со спутником) и имела длину 29,45 м и диаметр 2,25 м.[29]

Та же ракета вывела на орбиту второй ИСЗ весом не менее 300 кг.

В западных публикациях ее в качестве стратегической ракеты (без 3-й ступени) относят к типу ДФ-4, или в НАТОвской номинации – к СSS-3.

Те же источники обычно указывают радиус действия ДФ-4 равным 4,7–7 тыс. км, а сама ДФ-4 именуется баллистической ракетой промежуточного радиуса действия (БРПД). Это, конечно, неверно уже потому, что ДФ-4 разрабатывалась как МБР. Для сравнения: самая тиражная советская МБР CC-11 (по НАТОвской классификации), по данным западных источников, имела длину всего лишь 19–20 м, диаметр – 1,8–2,4 м, весила 48 тонн и состояла из двух ступеней[30]. Минимальная дальность ее полета – 1100 км., максимальная – 11000 км[31]. В модификациях 1–2, опять-таки по данным западных источников, она несла 1 боеголовку мегатонного класса, в модификации 3 – три боеголовки мощностью по несколько сот килотонн каждая, причем уже на модификации 2 были размещены средства преодоления противоракетной обороны[32]. Нетрудно видеть, что ДФ-4 в полтора раза тяжелее CC-11. Больший вес ДФ-4 обусловлен тем, что Китай расположен дальше от США, чем Россия, и, чтобы долететь до территории США, ракета, стартовавшая с территории КНР, должна иметь больший радиус действия, чем ракета, стартовавшая с территории СССР. Радиус действия ДФ-4 вряд ли меньше 13 тыс. км.

Производство ДФ-4 разворачивалось в начале 70-х годов, как раз в то время, когда США пошли на сближение с КНР, стремясь в дальнейшем получить свободу рук в отношении СССР. Целесообразность подобной комбинации была выше понимания рядового американца, то есть его нельзя было убедить в том, что подобные фокусы хорошо кончатся. Что было делать в такого рода ситуации? Самое простое – объявить ДФ-4 БРПД. Так и сделали. И до сих пор ДФ-4 числится БРПД, но от этого таковой не стала.

ДФ-4 была предъявлена публике на параде в 1984 г. И всякий мог убедиться, что это действительно МБР, соответственно с очень большим радиусом действия[33].

В варианте с уменьшенной по длине первой ступенью, состоящей из двух секций, ДФ-4 превращается в БРПД (по натовскому обозначению ДФ-3), также показанную на параде в 1984 г. А если убрать вторую ступень, то ДФ-4 превратится в мощную БРСД, способную поднимать тяжелую боеголовку.

Стоимость ДФ-3 с ядерной боеголовкой вряд ли меньше 80% от стоимости ДФ-4 тоже с ядерной боеголовкой. Но ДФ-4 – ракета, пригодная в качестве средства сдерживания США, а ДФ-3 – нет. Поэтому отношение между числом развернутых ДФ-4 и ДФ-3 должно превышать единицу. Однако, согласно оценкам, фигурирующим в западных справочных и научно-аналитических изданиях, дело обстоит наоборот, причем указывается, что ДФ-3 разворачивалась с 1971 г., а ДФ-4 – с 1980 г., практически одновременно с тяжелой МБР ДФ-5, испытания которой начались на 5 лет позже[34].

Для сравнения. Согласно прогнозной оценке, приведенной в статье о ракетно-ядерной программе Китая, опубликованной авторитетным американским журналом «US News and World Report» в 1967 г., по состоянию на 1975 г. КНР должна была иметь на позициях 75 МБР из числа тех, испытания которых начнутся в 1969 г. (то есть – ДФ-4), плюс 100 БРСД[35]. В настоящее время утверждается, что KHР будет иметь 75 МБР лишь где-то в 2015 г.

      Руководящие круги США во второй половине 60-х годов, по-видимому, исходили из того, что Китай после того, как испытания МБР будут завершены, развернет не менее 700 МБР, поэтому в варианте системы ПРО «Сентайнел», работы над которой начались в 60-е годы, предполагалось развернуть 700 установок для запуска ракет ПРО[36].

Число 700 вообще не случайно. Дело в том, что затраты на разработку первой МБР в более или менее эффективном варианте как раз и равны стоимости в серийном производстве приблизительно 700 МБР.

Так, на разработку первой американской МБР «Атлас» пошло 2,3 млрд. долл. (15–20 млрд. долл. в нынешних ценах), а на производство 133 МБР «Атлас» – 400 млн. долл.[37] Китайская ракетно-ядерная программа была вызвана к жизни сознанием стратегической уязвимости страны. Она осуществлялась в фазе НИОКР и создания соответствующего производственного оборудования ценой существенного замедления экономического развития. Поэтому после того, как разработку ДФ-4 завершили, руководство КНР было озабочено одним – возможностью как можно быстрее и без помех поставить на позиции такое количество ДФ-4, которое бы гарантировало безопасность страны.

Терминология, связанная с «размещением» ядерного оружия и стратегических ракет, наводит на мысль о том, что «размещается» нечто громоздкое и дорогостоящее.

На самом деле, размеры и вес ядерных боеприпасов невелики, в частности, есть и такие, которыми можно стрелять из пушек, а МБР даже при серийности производства в 100–200 штук дешевы, если, конечно, не включать в стоимость их производства затраты на НИОКР. Так, первая американская МБР «Атлас» стоила дешевле, чем тяжелый истребитель-бомбардировщик «Фантом», и лишь в полтора раза дороже, чем легкий французский истребитель Мираж-3 или советский МИГ-21 при их реализации на мировом рынке вооружений. Та же «Атлас» стоила лишь втрое – вчетверо дороже, чем производившийся в тысячах экземпляров в КНР истребитель Ф-6 (аналог советского МИГ-19). Одним словом, ввиду дешевизны МБР могут производиться серийно в огромных количествах, как и их «предок» – ракеты ФАУ-2 (взлетный вес 13 тонн), которые сначала предполагалось производить в количестве 5 тыс. в месяц, но фактически выпускалось до 900 ед. в месяц.

В США учитывают это обстоятельство, когда пытаются воспрепятствовать созданию стратегических ракет и ядерных боеприпасов к ним в странах, находящихся на периферии мирового сообщества (как Ирак). Но его нельзя упускать из виду и тогда, когда речь идет о производстве и развертывании МБР в КНР.

В серийном производстве стоимость 1 тонны взлетного веса американской МБР «Атлас» составляла около 28 тыс. долл. (цены 1960 г.). Для ДФ-4, технически более продвинутой МБР, стоимость 1 тонны взлетного веса составляла ориентировочно в ценах 1960 г. 30–40 тыс. долл. (этот показатель ощутимо зависит от серийности выпуска) или от 60 до 100 тыс. юаней[38]. Отсюда цена одной ДФ-4 – от 4,5 до 8 млн. юаней, а цена ядерного боеприпаса – еще 0,5–2 млн. юаней[39]. Всего 5–10 млн. юаней за ракету с ядерной боеголовкой.

Прямые госбюджетные расходы на нужды обороны составили за период 1971–1975 гг. 75 млрд. юаней[40]. Предположим, что это – все военные расходы КНР, хотя, конечно, это не так. Доля в них затрат на закупку вооружения и военной техники не менее 40%, то есть 30 млрд. юаней[41].

Даже если на МБР с ядерными боеголовками была затрачена 1/10 часть этой суммы, то и этого достаточно, чтобы создать флот МБР с ядерными боеголовками в количестве 300–600 единиц типа ДФ-4.

По широко тиражировавшимся в конце 70-х – начале 80-х гг. американским данным, военные расходы КНР в 70-е годы в 2–2,5 раза превышали прямые госбюджетные военные расходы[42]. Так что реально КНР была в состоянии развернуть за 1972–1975 гг. больше 600 МБР. Было бы желание.

И в СCCP, и в США развертывание очередной принятой на вооружение МБР производилось достаточно быстро, за несколько лет. Так, по данным западных источников, по принятии на вооружение первой тиражной МБР СС-7 (здесь и далее НАТОвские обозначения) ее развертывание в количестве 186 экземпляров было осуществлено за 4 года; тяжелая МБР СС-9 была развернута в количестве 252 ед. за 6 лет; наконец, самая тиражная советская МБР – легкая МБР СС-11 (функциональным аналогом которой является ДФ-4) – была развернута в количестве 960 ед. за 6 лет[43].

Совершенно аналогичным образом Китай мог развернуть несколько сот и даже 960 ДФ-4 за те же 6 лет, то есть в данном случае за 1971–1976 гг.

О размерах возможного финансирования производства первой китайской МБР можно судить по тому, что первый реактивный истребитель (аналогичный МИГ-17), производство которого было налажено в КНР, произведен в феврале 1957 г. в количестве 150 ед[44]. По своим характеристикам этот истребитель аналогичен американскому Ф-86, стоимость которого составляла 400 тыс. долл. в ценах соответствующего периода, а в пересчете на юани примерно 1 млн. Читатель сам может сделать вывод, сколько МБР класса ДФ-4 могла производить в первой половине 70-х годов в месяц КНР, если бы затраты на их производство были бы сравнимы с затратами на производство МИГ-17 в 1957 г.

Как раз в период начала серийного производства ДФ-4 резко, по американским данным примерно на 70%, было сокращено производство самолетов, главным образом за счет свертывания производства китайского аналога МИГ-19 – Ф-6 и бомбардировщика В-6 (аналога ТУ-16)[45]. Соответственно появилась возможность крупномасштабного финансирования производства ДФ-4.

Обращает на себя внимание тот факт, что, хотя производство самолетов в 1971–1972 гг. обвально сократилось, отгрузки продукции военного назначения авиационной промышленностью в 1971–1975 гг., по официальным данным, были на 47% выше, чем в 1966–1970 гг.[46] Хотя этот феномен может иметь несколько причин, но не исключено, что одна из них или даже основная его причина – нагрузка авиационных заводов производством стратегических ракет и, в первую очередь, – МБР.

В СССР, как известно, начали с развертывания крупных МБР и только затем, с 1966 г., приступили к разворачиванию малогабаритной МБР СС-11[47]. Как ни парадоксально, но советское руководство просто не учитывало, что на начальном этапе реализации программы разворачивания МБР США могут просто ликвидировать СССР вместе с этой программой, что едва не произошло в 1962 г., в период Карибского кризиса. Урок, правда, до известной степени пошел впрок: после Карибского кризиса в течение 10 лет темпы наращивания количества МБР, находящихся на боевом дежурстве, были высокими.

Но от облегченного отношения к вопросам национальной безопасности советское руководство так и не избавилось. И стоило американцам предложить отказаться от маскировки позиций МБР (разумеется, на основе взаимности), оно сразу с этим согласилось, не принимая в расчет, что у СССР на МБР приходилась основная часть потенциала сдерживания, что советские ракетные лодки плавают в «американских морях» и их уязвимость очень велика. Что касается США, то там, наоборот, доля МБР среди средств доставки ядерного оружия на территорию СССР относительно невелика и большая часть этих средств представлена мобильными системами, плохо или вовсе не поддающимися выявлению (ПЛАРБ, стратегические бомбардировщики, системы передового базирования), про которые никогда нельзя сказать, где они находятся и сколько их на самом деле[48]. Короче говоря, в вопросах безопасности государства советское руководство после небольшого зигзага во второй половине 60-x годов вновь вступило в начале 70-х годов на путь «стратегического легкомыслия».

А вот китайское руководство никогда не страдало таким легкомыслием. Именно поэтому там сначала развернули малогабаритную и малозаметную МБР, причем принимались все возможные меры для маскировки баз МБР и отдельных позиций МБР, в том числе методом размещения их в туннелях. Только затем, вероятно после 1976 г., началось разворачивание тяжелых МБР ДФ-5 (СSS-4, согласно принятому НАТО обозначению), обладающих примерно такой же убойной силой, как советские СС-9, а затем CC-18 («Сатана»), выявление позиций которых средствами воздушно-космического наблюдения в связи с их внушительными габаритами представляет намного более простую задачу, чем выявление позиций и баз легких МБР ДФ-4[49].

Таким образом, сначала был создан «зонт» из легких МБР ДФ-4, а затем под этим «зонтом» начали разворачивать тяжелые МБР ДФ-5, разумеется, опять-таки принимая все возможные меры для обеспечения максимальной скрытности развертывания этих ракет.

В отношении развертывания ДФ-5 западными аналитическими и справочными изданиями дело изображается так, что, истратив огромные средства на разработку этих ракет (равные стоимости производства нескольких сот ДФ-5), Пекин ограничился чисто символическим их «развертыванием». Запустив только в 1975–1977 гг. с помощью ДФ-5 (в варианте для запуска ИСЗ «Великий поход-2») 5 спутников весом по 2,7–4,5 тонны, включая три ИСЗ с возвращаемым на землю контейнером[50], КНР за 11 лет после 1977 г. поставила на позиции 2(!) ДФ-5, а за следующие 10 лет – еще 5[51]. Как говорится, свежо предание, но верится с трудом.

В конце 70-х годов в Пекине, по-видимому, стали опасаться не столько неприятностей, которые могли бы повлечь за собой негативную реакцию руководства США на рост китайских стратегических сил, сколько тех неприятностей, которые могут иметь причиной недооценку США возможностей стратегических сил КНР и способности КНР увеличивать эти силы. Чтобы свести неясность в этом вопросе к приемлемому минимуму, китайцы пригласили в КНР делегацию НАСА и продемонстрировали американским специалистам 17 входящих в систему ракетно-космической промышленности предприятий, НИИ, испытательных станций и полигонов, включая заводы в Шанхае по сборке ракет ДФ-5 («Великий поход – 2») и производству двигателей к ним. Увиденное произвело достаточно сильное впечатление на американскую делегацию, которая по возвращении домой опубликовала отчет об увиденном, но на оценки состояния китайских стратегических сил, которыми западные справочные издания питают публику, эти впечатления не оказали никакого влияния.

Впрочем, в 1982 г., как уже упоминалось, ориентированный на элитарного, уж, во всяком случае, не массового читателя, журнал «Аэроспейс дейли» опубликовал оценку производства в КНР в 1977–1981 гг. МБР и БРПД (15 и 20 ед. в год соответственно), представляющую собой явную уступку здравому смыслу[52].

Судя по описанию специалистами НАСА сборочного завода в Шанхае, эта программа могла быть легко выполнена одним этим предприятием[53].

Шанхайский ракетный завод, основанный в 1958 г., отнюдь не единственный завод, на котором в Китае в 70-е и 80-е гг. собирались тяжелые баллистические и космические ракеты, и даже не первый завод такого профиля, построенный в КНР. Первым предприятием такого рода был, по-видимому, Пекинский ракетный завод, заложенный в 1956 г.[54]

Предприятие это начало упоминаться в китайской прессе в 80-е годы. В 1992 г., то есть на следующий год после распада СССР, Китайский экономический ежегодник опубликовал описание этого предприятия, содержащее весьма любопытные подробности. Оказалось, что Пекинский ракетный завод в 70-е и 80-е годы также производил ракеты класса «Великий поход-2» и что это – гигантское предприятие, имеющее 40 цехов. Застроенная площадь завода – 50 га[55].

Все познается в сравнении. Так вот, по данным западных источников, площадь якобы крупнейшего в мире завода по производству МБР и других ракет в Днепропетровске составляла (по-видимому, в 80-е годы) 2000000 квадратных футов[56]. Или примерно 22 га. Что подразумевается в данном случае под «площадью завода», из цитированного источника уяснить нельзя, но все же ясно, что Пекинский ракетный завод больше аналогичного предприятия в Днепропетровске. По-видимому, в 80-е годы Пекинский ракетный завод был крупнейшим в мире предприятием соответствующего профиля из числа известных.

В авиационной промышленности Китая на каждый завод, включая сборочные, в приморских районах приходится два завода во внутренних районах. Так же обстоит дело и с размещением предприятий ракетной промышленности. Соответственно своих дублеров имеют во внутренних районах и ракетные заводы в Пекине и Шанхае. Почти наверняка Пекинский завод имеет и подземный дубль.

Напрашивается вывод, что Китай уже в 70-е годы располагал более крупными мощностями по производству жидкостных МБР, чем СССР, что, поскольку производством тяжелых баллистических ракет в КНР в конце 70-х годов занимались минимум два завода сразу (в Пекине и Шанхае), оно имело крупномасштабный характер (при малых размерах серии ограничились бы одним заводом) и темпы развертывания тяжелых МБР ДФ-5 были не ниже, чем темпы развертывания близких по весовым характеристикам МБР CC-18 («Сатана»)[57]. В 1977–1980 гг., согласно западным источникам, в СССР было развернуто 282 «Сатаны»[58]. В это же время параллельно развертывалась и ДФ-5, причем благодаря переговорам об ограничении стратегических вооружений и чудесному соглашению, достигнутому в ходе этих переговоров о немаскировке МБР, в Пекине прекрасно знали, что имеет СССР и чего он не имеет. Крайне маловероятно, что темп развертывания ДФ-5 был существенно ниже темпа развертывания CC-18.

Бывший главком НАТО (одно время – Госсекретарь США) Александр Хейг уже в качестве частного лица в интервью французскому журналу «Экспресс», данному в начале 1981 г., пролил свет на деликатный вопрос о том, как в НАТО оценивают военные возможности потенциального противника. Оказывается, все просто. Действует принцип: «если тот или иной объект не был сфотографирован, значит, он не существует»[59].

При таком подходе все замаскированные китайские МБР попадают в категорию несуществующих, а все незамаскированные советские, а ныне российские МБР – в категорию существующих.

В июле 1986 г. в издающемся в КНР популярном журнале «Ляован» была опубликована статья об инженерных войсках НОАК, в которой, в частности, отмечалось, что одна из важных задач этих войск – маскировка стратегически важных объектов (включая площадки для запуска ракет, штабы, аэродромы) и сооружение ложных объектов, что задача эта решается достаточно эффективно и замаскированные объекты, включая коммуникационные узлы, дороги(!), аэродромы(!), не поддаются выявлению средствами воздушно-космической разведки, в том числе «с помощью видимого света, инфракрасной и радарной аппаратуры»[60].

В свете того, что известно о низкой эффективности средств воздушно-космической разведки США в период войны в Заливе и войны в Югославии, эти утверждения не выглядят преувеличенными. Югославская война показала также, что и сегодня, как и в 1981 г., при оценке потенциального противника в США слепо полагаются на фотографирование, причем результатом этого может быть полная утрата чувства реальности. Эта ситуация в высшей степени благоприятствует распространению в США и во всех тех кругах, которые, в свою очередь, находятся под американским влиянием, иллюзий относительно состояния стратегических сил КНР.

Налицо условия, благоприятствующие сильной недооценке руководством США уровня развития стратегических сил Китая.

3 мая 1975 г. Мао Цзэдун утвердил 10-летнюю программу строительства ВМС КНР[61]. То есть программу на 1976–1985 гг. В программе ставилась задача: «в развитии и оснащении военно-морского флота надо быстро догнать мировой уровень» и «строить флот, чтобы его боялись враги»[62].

В процессе реализации программы только за период с 1978 г. по октябрь 1983 г. в ВМС было внедрено 4100 новых технических решений, включая 405 – выдающихся[63]. Это 1/3 всех технических нововведений в области производства различных систем оружия за соответствующий период[64]. Затраты на морские НИОКР только в 1978–1983 гг. составили, по-видимому, не менее 5 млрд. юаней[65].

По официальным данным, в 1980 г. произведенная в системе 6-го министерства машиностроения (судостроение) продукция оборонного назначения составляла по стоимости 1320 млн. юаней[66], в пересчете на доллары 1960 г. это 500–600 млн[67]. Это стоимость 5–6 подводных ракетоносцев (ПЛАРБ) типа тех, которые вводились в строй в США в первой половине 60-х годов и были предназначены каждый для размещения 16 ракет Поларис. Есть основания считать, что стоимость произведенной в 1980 г. 6-м министерством машиностроения продукции военного назначения составляла не 1320 млн. юаней, а вдвое больше[68]. Но будем считать, что все-таки 1320 млн. юаней. Ясно, что и в этом случае за период реализации утвержденной Мао Цзэдуном 10-летней программы развития ВМС флот КНР, поскольку затраты на строительство надводных судов были ничтожны, должен был получить значительное число ПЛАРБ. Число в 20 ПЛАРБ – в пределах вероятного. В первой половине периода выполнения 10-летней программы флот получал ПЛАРБ «Хань», как принято было считать в начале 80-х гг., аналогичную советской ПЛАРБ Hotel-III (НАТОвская классификация) с шестью БРПЛ на борту[69], а затем – более крупную ПЛАРБ «Ся». Количество БРПЛ на борту «Ся» обычно исчисляется в 12 ед., но иногда и больше.

Кое-какие любопытные сведения о программе создания стратегических сил морского базирования КНР опубликовал в 1984 г. консультант Стэнфордского университета по военным вопросам Б.Ган, имевший, по-видимому, доступ к данным о закладке и спуске китайских ПЛАРБ. По его информации, ПЛАРБ строились двумя заводами (что само по себе является индикатором крупных размеров программы. – А.А.), и по состоянию на 1990 г. КНР должна была располагать флотом из 11 ПЛАРБ и 150 БРПЛ (включая БРПЛ дальностью 6 – 6,5 тыс. км), а в 2000г. располагать 50 и 600 ПЛАРБ и БРПЛ[70].

Для периода около 1985 г. оценка Б.Ганом состояния стратегических сил КНР морского базирования на 1990 г. аналогична оценкам, фигурирующим в изданиях типа ежегодников «The Military Balance». Однако затем оценки этими изданиями количества ПЛАРБ и БРПЛ, которые поступили или могут поступить на вооружение ВМС КНР, стали претерпевать изменения в сторону понижения по сравнению с их же оценками, относящимися к 1984–1986 гг. И в конце 90-х годов типичной стала оценка, фигурирующая в ежегоднике СИПРИ 1999: всего на вооружении стратегических ядерных сил морского базирования находится 1 ПЛАРБ с 12 БРПЛ с радиусом действия лишь 1700 км (в начале 80-х годов он достаточно единодушно оценивался в 2200–2700 км), спущенная на воду в 1981 г.[71]

Правда, признается, что в КНР разработана БРПЛ морского базирования с радиусом действия 8 тыс. км[72], что, между прочим, предполагает, что под эту ракету создана и новая ПЛАРБ или, во всяком случае, в ее разработку вложены крупные средства и она практически завершена.

На практике, конечно, дело обстоит совсем иначе. Если крупные средства вкладываются в разработку новых БРПЛ и ПЛАРБ, то крупные средства вкладываются и в их производство. Можно допустить, что американские средства дистанционного зондирования не в состоянии «засечь» новые китайские ПЛАРБ, как они были не в состоянии «засечь» югославские танки, но это вовсе не означало бы, что стратегические силы морского базирования КНР в своем развитии остановились на уровне 1981 г.

Если бы затраты КНР на военное судостроение только по линии Китайской судостроительной корпорации (образованной в начале 80-х годов на базе 6-го министерства машиностроения) помимо затрат, связанных с работой верфей, находящихся в непосредственном подчинении ВМС КНР, шли в 80-е – 90-е годы на среднем уровне 1980 г. или даже на уровне в два раза более низком, то и тогда стратегические силы КНР могли бы располагать при соответствующей структуре судостроительной программы несколькими десятками ПЛАРБ класса «Ся» и соответствующим количеством БРПЛ.

Можно спорить, сколько десятков ПЛАРБ имеет КНР и каких типов, сколько их бороздит воды океана, а сколько таится в подводных туннелях морских баз, но несомненно, что Китай располагает давно уже большим флотом ПЛАРБ и соответствующим количеством БРПЛ.

Развитие стратегических сил КНР шло, по-видимому, по той же схеме, что и в СССР: сначала решались задачи их развития в чисто количественном отношении, а затем – в качественном[73].

Сначала разворачивались жидкостные стратегические ракеты в малоточном варианте со сравнительно примитивными системами наведения: радиокомандные и инерциальные (без бортовых компьютеров). Затем создавались стратегические ракеты с более совершенными системами наведения (инерциальными с бортовыми компьютерами), а на их основе – стратегические ракеты, снаряженные боеголовками с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГ ИН). Использование инерциальных систем наведения с бортовыми компьютерами позволяло резко повысить точность стратегических твердотопливных ракет и создавало предпосылки для их массового развертывания с использованием таких преимуществ ракет этого класса, как уменьшение потребности в текущем техническом обслуживании и высокая боевая готовность, а также наличие возможности разворачивания тяжелых твердотопливных ракет наземного базирования в мобильном варианте.

Согласно принятой классификационной схеме, жидкостные МБР с инерциальной системой наведения с бортовым компьютером – это МБР четвертого поколения, а твердотопливные МБР с аналогичными системами наведения – МБР пятого поколения.

Переход к развертыванию МБР четвертого поколения, включая МБР с РГ ИН, в СССР произошел в 1974–1975 гг., когда началось развертывание тяжелых жидкостных МБР CC-17, CC-18, CC-19 (НАТОвское обозначение)[74], а в КНР – около 1985 г. Хотя сообщалось, что стратегические силы Китая развиваются «быстро», но упор делался уже «на точность и способность перенацеливания ракет в процессе военных действий с целью адаптации к обстановке»[75]. Решение и той и другой задачи не могло быть обеспечено без использования систем наведения с бортовыми компьютерами.

И такие компьютеры разрабатывались. Известно, в частности, о завершении разработки двух таких компьютеров в 1987 г.[76] Но, вероятно, первые бортовые компьютеры, обслуживающие системы наведения стратегических ракет, появились много ранее – об этом сигнализирует успешный запуск в 1981 г. одной ракетой трех спутников[77], что рассматривалось современниками как признак освоения КНР технологии создания РГ ИН. Имеются достаточные основания считать, что в 1985 г. было произведено успешное испытание ДФ-5 (или близкой по характеристикам МБР) с РГ ИН[78].

Таким образом, этот достаточно важный барьер был взят более чем 15 лет назад. В СССР переход на твердотопливные МБР затянулся и, фактически, так и не завершился[79].

Как обстоит дело в этом отношении в КНР, не вполне ясно. С одной стороны, распространена точка зрения, согласно которой производство легкой китайской твердотопливной МБР ДФ-31 (испытания которой считаются завершенными) лишь только что началось, а более тяжелая ДФ-41 с РГ ИН может начать поступать на вооружение лишь примерно в 2010 г.[80] С другой стороны, ряд признаков указывает, что эра твердотопливных МБР могла начаться в КНР еще в 80-е годы.

Во-первых, известно, что во время пусков МБР в южную часть Тихого океана испытывались твердотопливные двигатели[81].

Во-вторых, китайские ПЛАРБ в начале 80-х годов оснащались твердотопливными БРПЛ. Между тем разрыв между принятием на вооружение твердотопливной БРПЛ и твердотопливной МБР в США был невелик, а в СССР первой была развернута твердотопливная МБР[82].

В-третьих, в начале 80-х годов в КНР были введены в строй мощности, рассчитанные на производство соединений бериллия, содержащих примерно 600 тонн этого металла[83]. При переходе к производству твердотопливных БРПЛ Посейдон и МБР Минитмен-3 потребление бериллия в США также скачкообразно возросло. Следует заметить, что достигнутый в КНР уровень потребления бериллия в начале 50-х годов, минимум, вдвое превысил американский уровень и, минимум, в полтора раза – мировой[84].

В-четвертых, после 1985 г. МБР ДФ-4 и БРПД ДФ-3 (соответствует ДФ-4 без третьей ступени) стали сниматься с вооружения[85] и замещаться какими-то другими ракетами с более эффективными системами наведения – жидкостными или твердотопливными, последнее более вероятно [86]. В любом случае несомненно, что тенденция к замещению жидкостных стратегических ракет твердотопливными проявилась еще в 80-е годы, и вопрос только в том, насколько далеко продвинулся этот процесс. Сегодня КНР производит поддающиеся развертыванию в мобильном варианте эффективные твердотопливные МБР пятого поколения.

В середине 80-х годов в США считалось вероятным, что к концу
80-х годов СССР начнет проведение летных испытаний маневренных боеголовок[87].

Считается, что КНР в настоящее время либо располагает такими боеголовками, способными уходить от противоракет, либо будет ими в ближайшее время располагать[88]. Это, кстати, еще один из признаков того, что технологические проблемы, связанные с созданием РГ ИН, КНР давно решены.

Стратегические силы КНР в том виде, какой они имели 20 лет назад, обладали значительным потенциалом сдерживания, в первую очередь, за счет размещения МБР на закрытых позициях (замаскированные шахты, туннельное базирование перед постановкой на площадку для запуска), но не обладали первоударным потенциалом. В настоящее время они приобрели значительный первоударный потенциал и в процессе их развития он быстро растет.

В увеличение этого потенциала, если брать даже только затраты на НИОКР, вложены огромные средства.

Выступая перед скандинавскими журналистами в октябре 1979 г., видный государственный и военный деятель КНР У.Сюцюань, тогда заместитель начальника Генштаба НОАК, так определил цели военного строительства КНР на ближайшие 20 лет (то есть на период выполнения 20-летнего плана развития народного хозяйства КНР, 1981–2000 гг. – А.А.): «Если в течение 10 лет у нас будет мирное окружение, то мы достигнем в 1990 г. нынешнего уровня двух сверхдержав, за 20 лет мы сможем догнать их»[89].

Между тем в 1979 г. стратегические силы СССР в составе МБР, БРПЛ и бомбардировщиков располагали 2543 носителями и 6571 боеголовкой, а министр обороны США Уайнбергер исчислял ядерный арсенал СССР на 1979 г. в 34 тыс. ядерных боеприпасов всех видов[90].

Согласно данным, публиковавшимся в конце 70-х – начале 80-х гг., количество ядерных зарядов, которые должны были состоять на вооружении стратегических сил США в 2000 г., должно было равняться приблизительно 20 тыс. ед.[91].

В любом случае, планируя развитие своих стратегических сил, руководители КНР не могли не учитывать быстрый рост количества ядерных боеголовок, которыми располагали стратегические силы СССР и США, в CCCР оно, по западным данным, с 1970г. по 1979 г. почти утроилось (с 2216 до 6571)[92].

С учетом ситуации из высказываний У.Сюцюаня следует, что в КНР предполагали иметь на вооружении стратегических сил (как их тогда и сейчас понимают, то есть без учета РМД, БРСД, БРПД) в 1979 г. – 6 тыс. ядерных боеголовок, в 2000 г. – примерно 20 тыс. ядерных боеголовок.

Достигнутый в 1980 г. уровень производства ядерных боеприпасов обеспечивал решение этой задачи даже с перекрытием.

В период, когда генсеком КПК был Чжао Цзыян (в результате событий июня 1989 г. он отстранен от власти), произошло резкое сокращение оборонных усилий Китая (1986–1988 гг.). Поэтому, вероятно, первоначальный план развития стратегических сил КНР на период по 1990 г. был выполнен с некоторым запозданием, но все же не более чем на два года, поскольку после устранения Чжао Цзыяна потребности вооруженных сил в течение некоторого времени удовлетворялись в первую очередь.

Уровень в 6 тыс. боеголовок определенно мог быть достигнут стратегическими силами Китая не позднее 1993 г.

Распад СССР мог затормозить, а мог и ускорить выполнение Китаем программы развития стратегических сил, но скорее последнее, ибо Китай остался один на один с США и конфликтный потенциал отношений КНР и США после 1991 г. рос практически непрерывно.

Составленный в конце 70-х годов план развития стратегических сил КНР на период по 2000 г., скорее всего, также полностью выполнен. Но, возможно, он и перевыполнен.

США могут позволить себе иметь незначительное количество ядерных боеголовок на таких носителях, как МБР, стратегические бомбардировщики и даже БРПЛ, потому что они располагают большим количеством систем передового базирования, размещенных в Евразии, очень часто с незначительным подлетным временем и, как стратегическое оружие, по существу более эффективных, чем базирующиеся на территории США МБР или стратегические бомбардировщики; это обстоятельство никогда не осознавалось советскими руководителями, тогда как китайские руководители, наоборот, всегда понимали его очень хорошо, соответственно они уклонялись от участия в переговорах об ограничении так называемых стратегических вооружений.

С учетом асимметрии стратегических позиций США и КНР и того, что Китай не обладает самым эффективным стратегическим оружием в виде систем передового базирования, а США им обладают, условием стратегического равновесия между KHР и США являются:

1.        Способность КНР одним ударом ликвидировать все системы передового базирования США и их союзников.

2.        С учетом быстрого прогресса высокоточных систем поражения и огромного количества таковых, находящихся на вооружении США, и его быстрого увеличения, использование очень большого количества МБР (количество боеголовок в этом плане менее важно) туннельного базирования, а для их запуска мобильных (в том числе способных перемещаться в туннелях) пусковых установок[93].

3.        Наличие огромного числа «окон» и «дверей» для запуска МБР из туннелей.

Неудивительно, что туннели использовались в КНР для базирования стратегических ракет изначально, еще в 70-е годы, когда была реализована гигантская программа подземного строительства.

Именно из-за асимметрии стратегических позиций с Соединенными Штатами КНР вынуждена использовать максимально «закрытые» схемы размещения стратегических ракет с перезаряжаемыми пусковыми установками. В этой ситуации оценить с приемлемой точностью средствами воздушно-космической разведки (с использованием всех средств дистанционного зондирования) состояние стратегических сил КНР нельзя уже потому, что существует проблема идентификации запаса ракет для перезаряжаемых установок. При переходе к использованию твердотопливных ракет (а они все мобильны) трудности возрастают в квадрате.

В этой ситуации легче всего недооценить реальные возможности стратегических сил КНР, что, видимо, и имеет место.

9 января 2002 г. ЦРУ был опубликован доклад «Развитие иностранных ядерных ракет и ядерная угроза на период до 2015 года», в котором утверждается, что в 2015 г. КНР будет иметь от 75 до 100 ядерных ракет дальнего радиуса действия (в 4 раза больше, чем ныне), размещенных большей частью на мобильных платформах[94].

Если учесть, что стоимость этих 75–100 ракет дальнего действия (практически МБР) в 2–4 раза меньше стоимости разработки твердотопливной МБР ДФ-31, ясно, что авторы доклада исходят из того, что КНР еще 15 лет будет проводить стратегию вкладывания денег в ракетные НИОКР, но не в производство и развертывание ракет, во что верится с трудом.

(Продолжение следует)