Генри Джордж
ПРОГРЕСС И БЕДНОСТЬ
КНИГА VII - Справедливость предложенного средства
ГЛАВА IV
Частная собственность на землю с исторической точки зрения
Что всего более препятствует признанию основной несправедливости частной собственности на землю и беспристрастному рассмотрению предложений, направленных к отмене ее, так эта та умственная [-256-] привычка, в силу которой все, существующее в течение долгого времени, кажется естественным и необходимым.
Мы настолько привыкли распоряжаться землей, как частной собственностью, этот порядок так полно признается в наших законах, нравах и обычаях, что огромному большинству людей никогда и в голову не приходило усомниться в нем; большинство людей смотрит на него как на нечто необходимое для пользования землей. Люди неспособны представить себе, или по крайней мере им никогда не приходит на мысль представить себе общество, существующее или могущее существовать без обращения земли в частную собственность. Первым шагом к обработке и улучшению земли кажется им назначение ей отдельного собственника, и земля какого-либо человека также полно и чистосердечно признается ими его собственностью, если дело идет о продаже, отдаче в аренду, дарении или завещании, как и его дом, его скот, его товар или его движимое имущество. "Святость собственности" проповедовалась так настойчиво и с таким успехом, особенно этими "хранителями древнего варварства", как Вольтер назвал юристов, что большая часть людей смотрит на частную земельную собственность, как на самый фундамент общества, а если кто говорит о возврате земли снова в общественную собственность, то видит в этом, при первом взгляде, или химерическую затею, которая никогда не была и никогда не может быть осуществлена, или предложение, направленное к тому, чтобы низвергнуть общество с его основания и вернуть его к состоянию варварства.
Но если бы и было справедливо, что с землей всегда обращались, как с частной собственностью, то это доказывало бы справедливость и необходимость дальнейшего такого обращения с ней не более, чем всеобщее существование рабства, наличность которого некогда можно было признавать с полным основанием, доказывало справедливость и необходимость обращения в предмет собственности человеческой плоти и крови.
Немногим более ста лет тому назад епископ Бетлер, автор знаменитой "Аналогии", заявлял, "что установление гражданского управления без какого-либо религиозного учреждения есть химерический проект, которому не было и примера". Говоря, что не было примера, он был прав. В то время не существовало ни одного правительства без чего либо подобного установленной церкви, и не легко было бы назвать такое правительство и из числа когда-либо существовавших; однако в соединенных Штатах мы доказали с тех пор столетней практикой, что гражданское правительство может существовать и без государственной церкви.
Если бы и было доказано, что с землей всегда и всюду обращались как с частной собственностью, то это все же не доказывало бы, что с ней навсегда должно обращаться таким образом. Но этого нельзя доказать. Напротив того, первоначально повсюду признавалось общее [-257-] право на землю, а частная собственность нище не возникала иначе как в результате узурпации. Согласно первоначальному и устойчивому представлению человечества, все люди имеют равное право на землю, а мнение, что частная собственность на землю необходима для общества есть плод невежества, которое не видит более того, что его непосредственно окружает,- есть идея сравнительно нового образования, идея искусственная и неосновательная.
Наблюдения путешественников, критические изыскания историков, которые в последнее время так далеко подвинули вперед восстановление забытых летописей народа, исследования таких ученых, как Генри Мэн, Эмиль де Лавелэ, боннский профессор Нассэ, а также других ученых, относящиеся к развитию учреждений,- доказывают, что всюду, где образовывалось человеческое общество, признавалось и общее право людей на пользование землей, и что нигде свободно не допускалось неограниченное индивидуальное право собственности. Оно нигде не возникало из договора; оно нигде не может быть связано с понятиями о справедливости и целесообразности; оно повсюду брало свое начало в войне и завоевании, и в том себялюбивом употреблении, которое люди ловкие делали из суеверия и закона.
Всюду, где только мы можем проследить раннюю историю общества, в Азии, в Европе, в Африке, в Америке или в Полинезии, всюду земля рассматривалась, согласно с теми необходимыми отношениями, какие имеет к ней человеческая жизнь, как общая собственность, относительно которой равны права всех, имеющих вообще какие-либо права, то есть, все члены общины (все граждане, как мы сказали бы) имели равные права на владение и пользование землей общины. Признание общего права на землю не мешало полному признанию особенного и исключительного права на вещи, которые были результатом труда. Признание земли общей собственностью не утрачивалось и тогда, когда развитие земледелия приводило к необходимости признавать исключительное владение землей, с целью обеспечить исключительное пользование результатами труда, затрачиваемого на ее обработку. Деление земли между промышленными единицами, будь то семейство, соединившиеся семьи или индивидуумы, производилось лишь постольку поскольку это было необходимо для этой цели: пастбища и лесные земли оставались общими, а равенство в отношении полевой земли обеспечивалось или посредством периодического передела, как среди тевтонских племен, или посредством запрета отчуждения, как в законе Моисея.
Это первоначальное устройство до сих пор существует, в более или менее неприкосновенной форме, в сельских общинах Индии, России и славянских странах, еще находящихся или до недавнего времени находившихся под турецким управлением; в горных кантонах Швейцарии, среди кабилов в северной Африке и каффров в южной; среди природного населения Явы и туземцев Новой Зеландии,- то есть, [-258-] всюду, где внешние влияния оставляли неприкосновенной форму первобытной общественной организации. Что оно и повсюду существовало, было за последние годы обстоятельно доказано независимо друг от друга изысканиями многих ученых и наблюдателей. Изыскания эти, насколько мне известно, всего лучше суммированы в "Системах пользования землей в различных странах", изданных Кобденским клубом и в "Первобытной собственности" Эмиля де Лавелэ, к ним я и отсылаю читателя, желающего рассмотреть эту истину в ее подробностях.
"Во всех первобытных обществах", так резюмирует де Лавелэ результат исследования, не оставившего без внимания ни одной части света,- "во всех первобытных обществах, земля была общей собственностью племени и подвергалась периодическому переделу между всеми семействами, так что все могли жить своим трудом, как предписывает природа. Благоденствие каждого таким образом соразмерялось с его энергией и умом; никто, каким бы то ни было образом, не был лишен средств существования, и против неравенства, увеличивающегося из поколения в поколение, были приняты меры".
Если де Лавелэ прав в этом заключении, а что он прав, в том не может быть и сомнения, то, спросят, каким же образом обращение земли в частную собственность могло сделаться столь общим?
Причины, в силу которых эта первоначальная идея равного права на пользование землей вытеснялась идеей исключительных и неравных прав, я полагаю, могут быть повсюду прослежены, хотя и в общих чертах, но с полной точностью. Это повсюду те самые причины, которые вели к отрицанию равенства личных прав и учреждению привилегированых сословий.
Причины эти могут быть сведены к концентрации власти в руках вождей и военного класса, бывшей следствием войн, которые дали им возможность монополизировать общие земли; к действию завоевания, когда завоеванные обращались в состояние поземельного рабства, а земли их разделялись между завоевателями, при чем несоразмерные доли доставались начальникам; к дифференциации и влиянию священнического класса и к дифференциации и влиянию класса профессиональных юристов, интересам которых соответствовало установление исключительной, вместо общей, собственности на землю*49, а неравенство, раз возникнув, всегда стремится, по закону притяжения, к еще большему неравенству.
Борьба между этой то идеей равных прав на землю и стремлением монополизировать землю в индивидуальной собственности, была причиной внутренних раздоров в Греции и Риме; остановка, вызванная на пути этого стремления, в Греции учреждениями Ликурга и Солона, [-259-] а в Риме Лициниевым законом и последующими делениями земли, дала этим странам их дни могущества и славы; а конечное торжество этого стремления привело их к падению. Крупные поместья погубили Грецию, как после того "крупные поместья погубили Италию"*50, и когда земля, несмотря на предупреждения великих законодателей и государственных людей, перешла наконец во владение немногих лиц, народонаселение уменьшилось, искусство упало, мысль сделалась как бы оскопленной, и народ, в лице которого человечество достигало наибольшего блеска, сделался ходячим предостережением и упреком.
Идея абсолютной индивидуальной собственности на землю, которую новая цивилизация наследовала от Рима, достигла там своего полного развития в исторические времена. Когда будущий владыка мира еще только начинал свою жизнь в то время каждый гражданин в Риме имел там свой клочек усадебной земли, который считался неотчуждаемым, и общественная земля - "земля под хлебом, которая была общественным достоянием",- находилась в общем пользовании, без сомнения, при постановлениях и обычаях, которые обеспечивали равенство, как в тевтонской марке и швейцарской алльменде. Это то общественное достояние, постоянно расширявшееся вследствие завоеваний, и досталось патрициям, выкроившим из него себе крупные поместья. Как бы в силу того закона, что меньшее притягивается большим, эти крупные поместья, несмотря на временные задержки, в виде законодательных ограничений и повторявшихся от поры до времени разделов, уничтожили наконец всех мелких собственников; их маленькие вотчины присоединялись к латифундиям огромных богачей, а сами они сгонялись в толпы рабов, становились платящими ренту колонами, а то волей-неволей уходили во вновь завоеванные провинции, где давалась земля ветеранам-легионерам, или в столицу, увеличивая собой ряды пролетариев, которым ничего более не оставалось, как только торговать своими голосами.
Цезаризм, вскоре переходящий в необузданный деспотизм восточного типа, был неизбежным политическим результатом такого положения дел, и империя, даже в том время, когда она обнимала собой мир, сохраняла в действительности только свой внешний вид, удерживаясь от окончательного падения лишь благодаря более здоровой жизни пограничных областей, где земля была разделена между военными поселенцами или где больше сохранились первобытные обычаи. Но латифундии, которые поглотили силу Италии, постоянно распространялись все дальше и дальше, разделяя поверхность Сицилии, Африки, Испании и Галлии на крупные поместья обрабатываемые рабами или съемщиками-крестьянами. Не стало мужественных доблестей, порожденных личной независимостью, хищническая культура истощила почву и дикие звери стали вытеснять людей, пока, наконец, не ворвались [-260-] варвары, сила которых основывалась на их равенстве. Рим погиб, и от цивилизации, некогда столь гордой, не осталось ничего, кроме развалян.
Таким образом и свершилось то удивительное событие, которое во время величия Рима показалось бы таким же невозможным, каким нам теперь покажется завоевание Соединенных Штатов команчами и плоскоголовыми или опустошение Европы лапландцами. И основную причину этого события следует искать во владении землей. С одной стороны отрицание общего права на землю вело к упадку, с другой равенство давало силу.
"Свобода", говорит де Лавелэ ("Первобытная собственность", стр. 116 англ, изд.) "свобода и, как следствие ее, владение нераздельной долей общей собственности, которой располагает глава каждого семейства в племени безразлично, были в германской деревне основными правами. Эта система абсолютного равенства наложила на индивидуума замечательный отпечаток, которым и объясняется то обстоятельство, что маленькие кучки варваров сделались хозяевами Римской империи, несмотря на ее искусную администрацию, на ее совершенную централизацию и на ее гражданский закон, за которым сохранилось название писаного разума".
С другой стороны, само сердце было выедено из великой империи. "Рим погиб", говорит профессор Сили, "от неурожая на людей".
В своих лекциях по "Истории цивилизации в Европе" и, более полно, в своих лекциях по "Истории Цивилизации во Франции" Гизо представил живую картину того хаоса, который следовал в Европе за падением Римской империи,- хаоса, который, как он выражается, "нес все в своих недрах", и из которого медленно развился строй современного общества. Картина эта не может быть передана в немногих словах, но достаточно будет сказать, что результатом этого воздействия грубой, но сильной жизни на романизированное общество была дезорганизация как германского, так и римского строя,- соединение и смешение идеи общих прав на землю с идеей исключительной собственности; тоже самое произошло и в тех провинциях Восточной империи, которые потом завоеваны были турками. Феодальная система, так легко принятая и так широко распространившаяся, явилась результатом этого соединения; но под феодальной системой и рядом с ней пустила корни и ожила более ранняя организация, основанная на общих правах земледельцев, которая и оставила свои следы по всей Европе. Эта первоначальная организация, предоставлявшая членам общины равные доли обрабатываемой земли, а необрабатываемую землю оставлявшая в общем пользовании, которая существовала в древней Италии и в Саксонской Англии, сохранилась под крепостным правом в России, под мусульманским гнетом в Сербии, а в Индии была сметена, но не уничтожена целиком, рядом завоеваний и целыми столетиями угнетения. [-261-]
Феодальная система, которая не есть что либо исключительно свойственное Европе, но является, по-видимому, как естественный результат завоевания населенной страны расой, среди которой сильны еще равенство и личная независимость, открыто признавала, в теории по крайней мере, что земля принадлежит обществу, в его целом, а не индивидууму. Грубое создание века, в котором сила заменяла собой право так полно, как только возможно в какое-либо время (ибо идея права неискоренима из человеческого духа и должна в той или другой форме проявляться даже в шайке пиратов или разбойников), феодальная система однако ни за кем не признавала неограниченного и исключительного права на землю. Лен был в сущности имением, управляемым по доверенности, и пользование им было связано с обязательствами. Суверен, теоретические представитель коллективной власти и прав целого народа, был, с феодальной точки зрения, единственным абсолютным собственником земли. И хотя земля жаловалась в индивидуальное владение, однако владение это предполагало обязанности, выполняя которые лицо, пользующееся доходами с земли, возвращало обществу эквивалент тех благ, которые оно получало от передачи ему общего права.
По феодальной схеме, коронные земли поддерживали общественные расходы, которые в настоящее время включаются в так называемый "цивильный лист" (расходы на содержание царствующего дома), церковные земли были источником для уплаты расходов на общественное богослужение и образование, на призрение больных и нуждающихся и на содержание класса людей, которые, как это предполагалось и как это без сомнения в значительной мере я было, посвящали себя служению общественному благу, тогда как владения военного класса доставляли средства для общественной обороны. И в том обязательстве, в силу которого военный владелец должен был выставить в поле столько то войска, когда в том представится надобность, также как и в той помощи, которую он должен был оказывать, когда посвящался в рыцари старший сын Суверена, когда выходила замуж его дочь или когда сам Суверен делался военнопленным, заключалось грубое и недействительное признание, но все же бесспорное признание того факта, ясного для естественного понимания людей, что земля есть не индивидуальная, но общая собственность.
Кроме того, не допускалась, чтобы власть владельца земли переходила за пределы его жизни. Хотя принцип наследования скоро встал на место принципа избрания, как всегда должно случиться там, где власть концентрирована, однако феодальный закон требовал, чтобы всегда был некоторый представитель лена, способный выполнять обязанности и получать доходы, которые были связаны с земельным владением, и кто должен быть таким представителем это зависело не от личного каприза, но строго определялось наперед. Отсюда своеобразная опека и прочие феодальные учреждения. Система первородства и, [-262-] как ее развитие, имения с ограничениями, касательно перехода по наследству, не были в своем первоначальном виде теми нелегалами, какими они сделались потом.
Основанием феодальной системы было абсолютное право собственности на землю, идея, которую варвары легко усвоили в среде завоеванного населения, свыкшегося с ней; но поверх этого права феодализм установил другое высшее право, и процесс феодализации состоял в подчинении индивидуального владычества тому высшему владычеству, которое признавалось за обществом или нацией, единицами в феодальной системе были землевладельцы, которые в силу своего права собственности считались абсолютными властителями в своих поместьях, и которые выполняли там ту обязанность покровительства, которую Тэн так картинно описал, хотя быть может и в слишком ярких красках, во вступительной главе своего "Ancient Regime". Дело феодальной системы заключалось в объединении этих единиц в нации, подчинении власти и прав индивидуальных владельцев земли власти и правам коллективного целого, общества, которое представлялось сюзереном или королем.
Таким образом, феодальная система, в своем возникновении и развитии, была триумфом идеи общего права на землю. Она заменила абсолютное владение условным и наложила особые обязательства в возмездие за привилегию получать ренту. В то же время власть землевладельца подкапывалась, так сказать, и снизу, так как арендование земли крестьянами по добровольному соглашению весьма обыкновенно отвердевало в аренду согласно обычаю, и рента, которую господин мог требовать от крестьянина, становилась постоянной и определенной.
В то же время и при феодальной системе оставались или возникали, более или менее подчиненные феодальным повинностям, общины земледельцев, которые обрабатывали землю, как общую собственность; и хотя господа, где или когда они имели власть, заявляли свои права почти на все, что только казалось им ценным, однако идея общего права была достаточно могущественна, чтобы удержать силой обычая от их захвата значительную, часть земли. Общинные земли в феодальные века, можно думать, охватывали собой значительную часть поверхности большинства европейских стран. Во Франции, хотя захваты этих земель аристократией, до некоторой степени задержанные королевским эдиктом, продолжались в течение нескольких столетий до Революции, да и за время Революции и Первой Империи сделаны были обширные раздачи и продажи общинных земель, все же еще насчитывается, согласно Лавелэ, до 4 000 000 гектаров или до 9 884 400 акров общинных земель. А о протяжении общинных земель в Англии в феодальную эпоху можно судить по такому факту: хотя захваты земельной аристократии начались там во время царствования Генриха VII, и не менее 7 660 413 акров общинных земель было захвачено [-263-] на основании актов парламента, изданных между 1710 и 1843 годами, при чем до 600 000 акров было огорожено уже после 1845 года; тем не менее в Англии все насчитывается до 2 000 000 акров, еще остающихся в общем пользовании, хотя, конечно, земли эти из числа самых худших.
Помимо этих общинных земель существовал обычай, во Франции до Революции, а в Испании, местами, и до наших дней, имевший всю силу закона,- в силу которого поля, после того как снята была жатва, становились общими для пастьбы и прохода, пока не наступало время их снова обрабатывать; а в некоторых местах существовал обычай, в силу которого всякий имел право занять землю, которую собственник ее не обрабатывал, засеять ее, снять жатву, без всяких опасений. А если этот человек удобрял ее под первую жатву, то он приобретал право засеять и собрать вторую жатву без всякого препятствия или помехи со стороны собственника.
Не только швейцарская алльменда, дитмарская марка, сербская и русская сельские общины; не только длинные борозды, на английских землях, составляющих в настоящее время исключительную собственность отдельных лиц, еще теперь дающие возможность археологу указать обширные поля, занятые в древнее время трехпольным севооборотом, где каждый поселянин ежегодно получал в надел равную полоску; не только документальные доказательства, которые внимательные ученые в течение последних лет извлекли из древних летописей; но и те самые учреждения, при господстве которых развивалась современная цивилизация, указывают на повсеместное распространение и продолжительное существование общего права на пользование землей.
На него указывают, подобно еще существующим остаткам древних общинных земель в Англии, и остатки прошлого, утратившие свое значение, которые еще существуют в наших законодательных системах, доктрина верховного владения, существующая также в магометанском законе, которая делает монарха теоретически единственным абсолютным собственником земли, вытекает не из чего иного, как из признания монарха представителем коллективных прав народа; первородство и ограничения, касающиеся перехода по наследству имений в некоторых случаях, еще существующие в Англии и существовавшие кое-где в американских штатах сто лет тому назад, суть лишь исковерканные формы того, что некогда было результатом признания земли общей собственностью. Самое различение между реальной и личной собственностью, делаемое в английской юридической терминологии, есть лишь остаток первобытного различения между тем, на что первоначально смотрели как на общую собственность, и тем, что по своей природе всегда рассматривалось, как исключительная собственность отдельных лиц. А большие предосторожности и торжественность, которые и теперь еще требуются при продаже земли, есть лишь остаток, теперь бессмысленный и бесполезный, более общего и торжественного [-264-] согласия, некогда требовавшегося для передачи прав, на которые смотрели, как на принадлежащие не одному какому-либо члену, но всем членам семейства или племени.
Общий ход развития современной цивилизации после феодального периода направлен был к ниспровержению этих естественных и первоначальных идей коллективной собственности на землю. Хотя это и может показаться парадоксальным, но развитие свободы, сбрасывавшей феодальные оковы, сопровождалось стремлением облечь землевладение в ту форму собственности, которая ведет к порабощению рабочих классов и которая в настоящее время начинает сильно сказываться во всем цивилизованном свете в том давлении железного ига, которое не может быть ослаблено никаким расширением чисто политических прав или личной свободы, и которое экономисты ошибочно принимают за давление естественных законов, а рабочие за давление капитала.
Ясно, что в Великобритании в наше время право народа, в его целом, на территорию родной страны признается менее полно, чем в феодальные времена. Крайне малая часть народа владеет землей и ее право собственности является гораздо абсолютнее. Общинные земли, некогда столь обширные и столь широко содействовавшие независимости и благосостоянию низших классов, за исключением небольшого остатка земли, пока не имеющей цены, захвачены в частную собственность и огорожены; обширные церковные земли, которые были в сущности общей собственностью, предназначенной для общественных целей, лишены этого назначения, чтобы обогащать отдельных личностей; обязанности военных владельцев уничтожены, а расходы на содержание войска и на уплату процентов по огромному долгу, накопившемуся вследствие войн, взвалены на весь народ, в виде налогов на предметы первой необходимости и жизненных удобств. Английский мелкий собственник, йомен,- смелый и грубый народ, одержавший победы при Кресв, Пуатье и Азинкуре, вымер также, как мастодонт. Член шотландского клана, право которого на землю его родных гор было в свое время столь же неоспоримо, как право его вождя, прогнан, чтобы очистить место для пастбища баранов и для охотничьего парка потомков этого вождя; племенное право ирландца превращено в аренду по соглашению. Тридцать тысяч человек имеют законное право согнать все население с пяти шестых территории Британских островов, а огромное большинство Британского народа не имеет иного права на свою родную землю, кроме права ходить по улицам и таскаться по дорогам. К ним с полным основанием могут быть применены слова трибуна Римского народа: "Люди римские", говорил Тиберий Гракх, "люди римские, вы называетесь властелинами мира, а не имеете права, даже на квадратный фут земли! У диких зверей есть свои логовища, а у воинов италийских есть только вода и воздух"!
Результаты стремления такого рода, пожалуй, более заметны в Англии, [-265-] чем где-либо в другом месте, но само стремление может быть наблюдаемо повсюду, и в Англии оно зашло дальше лишь благодаря некоторым обстоятельствам, благоприятствовавшим его более быстрому росту.
Одновременное развитие идеи личной свободы и идеи частной собственности на землю, мне кажется, обусловливалось тем обстоятельством, что за все то время, как с прогрессом цивилизации, сглаживались, уничтожались или становились менее явными более грубые формы владычества, связанные с земельной собственностью, отвлечено было внимание от более затаенных, но в действительности более могущественных форм, и землевладельцы имели полную возможность свести собственность на землю к тому же основанию, как и всякую другую собственность.
Рост национальной силы, в форме королевской власти или в форме парламентского правительства, лишал крупных владельцев индивидуальной власти и значения, а также юрисдикции и власти над крестьянами, и таким образом подавлял вопиющее зло, как и рост римского империализма подавлял еще более вопиющую жестокость рабовладельцев. Распадение крупных феодальных поместий, увеличивавшее число землевладельцев,- пока не почувствовалось стремление к концентрации вследствие современной тенденции к крупному производству - тогда еще не давало себя чувствовать, и отмена тех стеснений, которыми землевладельцы, при более редком народонаселении, старались принудить работников оставаться на своих поместьях, также с своей стороны не мало отвлекала внимание от более существенной несправедливости, заключающейся в частной собственности на землю; да и постоянный прогресс правовых идей римского закона, который был огромным рудником и запасным магазином нашей юриспруденции, направлен был к тому, чтобы сгладить естественное различие между собственностью на землю и собственностью на все прочее. И таким путем рядом с расширением личной свободы шло расширение права индивидуальной собственности на землю.
Помимо того, политическая власть баронов была сломана не возмущением тех классов, которые могли ясно чувствовать несправедливость земельной собственности. Возмущения с их стороны имели место, и не один, а много раз, но были подавляемы всегда с ужасной жестокостью. Власть баронов сломила рост ремесленного и торгового классов, между заработком которых и рентой уже не существует того очевидного отношения. Притом, классы эти развились под господством системы замкнутых гильдий и корпораций, которые, как я объяснял ранее. Говоря о промышленных союзах и монополиях, давали им возможность ограждать себя до некоторой степени от действия общего закона заработной платы, и поддерживались в то время с гораздо большей легкостью, чем теперь, когда вследствие улучшенных способов передвижения и большего распространения первоначального образования [-266-] и разного рода сведений, народонаселение делается все более и более подвижным. Классы эти не замечали, да и теперь не замечают того, что владение землей есть основной факт, которым должны в конце концов определяться условия промышленной, общественной и политической жизни. Таким образом, с этой стороны все было направлено к тому, чтобы ассимилировать идею собственности на землю с идеей собственности на вещи, созданные человеком, и даже всякий шаг назад делался и приветствовался как шаг вперед. Французское Национальное Собрание, в 1789 году, думало, что оно уничтожало остатки тирании, когда оно отменяло десятину и вводило общий налог на содержание духовенства. Аббат Сийес стоял одиноко, когда говорил собранию, что оно просто освобождает собственников от налога, который был одним из условий, на которых они владели землей, и перелагает его на труд нации. Его не слушали. Аббат Сийес был из духовенства, и потому решили, что он защищает интересы своего сословия, тогда как он на самом деле защищал права человека. В этих десятинах французский народ мог бы сохранить обширный общественный доход, который не отнимал бы ни одного сантима от заработка труда или от доходов капитала.
Таким же образом, отмена военных повинностей, лежавших на поместьях в Англии; отмена, произведенная Долгим парламентом и затем утвержденная Карлом II, являвшаяся просто присвоением общественного достояния феодальными владельцами, освобождавшимися таким образом от того обязательства, под условием которого они владели тем, что было общим достоянием всей нации, с переложением этих обязательств на всю нацию, в виде налогов на потребление, отмена эта долго рассматривалась, и теперь еще рассматривается в юридических книгах как торжество свободы.
А в этой отмене именно и кроется источник огромного долга и тяжелых налогов в Англии. Если бы только форма этих феодальных повинностей была изменена в соответствии с изменившимися условиями, и Английские войны никогда не привели бы к образованию хотя бы одного фунта стерлингов долга, а труд и капитал Англии не платили бы ни гроша налога на содержание войска. Все это получалось бы от ренты, которую с того времени присвоили себе землевладельцы,- из того налога, который землевладение берет из добываемого трудом и капиталом. Землевладельцы Англии получили свои земли на условиях, которые обязывали их, даже при редком народонаселении норманнской эпохи выставлять на поле, по первому требованию, шестьдесят тысяч вполне снаряженных всадников*51, и сверх того исполнить разные [-267-] повинности и уплачивать разные денежные взносы, которые в сумме поглощали значительную часть ренты. По всей вероятности, было бы слишком низкой оценкой оценить денежную стоимость всех этих повинностей и обязательств в половину всей ренты. Если бы землевладельцы были удержаны в пределах этого договора и если бы землю дозволялось огораживать не иначе, как на подобных условиях, то доход, который доставался бы нации от английской земли, был бы теперь на много миллионов больше всех государственных доходов Соединенного Королевства. Англия в настоящее время могла бы уже пользоваться абсолютной свободой торговли. Не было бы надобности ни в таможенных пошлинах, ни в акцизе, ни в патентах или подоходном налоге, и притом не только покрывались бы все теперешние расходы, но еще оставался бы огромный излишек, из которого можно бы было уделять на всякое дело, увеличивающее жизненные удобства и благосостояние всего народа.
Обращаясь к прошлому, мы можем видеть всюду, где только пробивается луч света, что все народы, на первых ступенях своего развития, признавали право общей собственности на землю, и что частная собственность явилась, как узурпация, как создание силы и обмана.
"Свобода - древнего происхождения" заметила Г-жа Сталь. И справедливость, если мы обратимся к самым древним летописям, всегда окажется имеющей право давности.
*49 Влияние юристов было весьма заметно в Европе, как на континенте, так и в Великобритании, в деле уничтожения всех следов древнего права владения и в деле замены его идеей римского закона, правом исключительной собственности.
*50 Latifundia perdidere italiam - Плиний.
*51 Андрей Бисетт в своей книге "Сила наций", Лондон, 1856, где он обращает внимание английского народа на ту меру, посредством которой землевладельцы избавились от уплаты нации следуемой ей ренты, оспаривает мнение Блэкстона, будто служба рыцаря продолжалась лишь в течение сорока дней, и утверждает, что она продолжалась столько времени сколько требовалось.