Генри Джордж

ПРОГРЕСС И БЕДНОСТЬ

КНИГА V - Решение проблемы

ГЛАВА II

Устойчивость бедности среди растущего богатства

Великая проблема, которой охватываются и эти повторяющиеся периоды застоя, оказывается теперь, я полагаю, вполне решенной, и те общественные явления, которые повсюду в цивилизованном мире заставляют бледнеть филантропов и смущаться государственных людей, которых, как тучи, застилают будущее наиболее развитых наций и внушают сомнение в действительности и конечной цели того движения, [-197-] которое мы напрасно величаем прогрессом,- получают теперь свое объяснение.

Причина того явления, что заработная плата, несмотря на рост производительных сил, постоянно стремится к минимуму, при котором возможно лишь голое существование, заключается в том обстоятельстве, что с ростом производительных сил в еще больше мере стремится расти рента, вызывая таким образом постоянную тенденцию к понижению заработной платы.

Прогрессирующая цивилизация стремится во всех направлениях увеличить способность человеческого труда к удовлетворению человеческих желаний,- стремится искоренить бедность и прогнать нужду и страх нужды. Все те элементы, из которых слагается прогресс, все те условия, которых добиваются прогрессивные страны, имеют своим прямым и естественным результатом улучшение материального (и следовательно, интеллектуального и нравственного) положения всех тех лиц, которые находятся в сфере их влияния. Рост народонаселения, развитие и расширение торговых сношений, научные открытия, успехи в области изобретений, распространение образования, улучшение в управлении и облагораживание нравов, рассматриваемые как материальные силы, все непосредственно обнаруживают стремление к увеличению производительной способности труда,- и не одного какого либо вида труда, но всех видов труда, не в одной какой либо отрасли промышленности, но во всех отраслях промышленности, ибо закон производства богатства в обществе есть закон "каждый для всех, и все для каждого".

Но труд не может воспользоваться теми благами, которые приносит с собой развивающаяся цивилизация, ибо эти блага перехватываются по пути. Земля необходима для труда, и раз она обращена в частную собственность, всякий рост производительной силы труда будет лишь увеличивать ренту,- ту цену, которую должен уплачивать труд за возможность пользоваться своими силами; и таким образом, все выгоды, которые создает прогрессивное движение, достаются собственникам земли, а заработная плата не увеличивается. Заработная плата и не может увеличиваться; ибо чем больше вырабатывает труд, тем больше он должен выплачивать из вырабатываемого им за возможность вообще иметь какую либо работу. Простой рабочий, таким образом, заинтересован в общем повышении производительных сил не более, чем раб на острове Куба в повышении цены на сахар. И все равно, как повышение цены на сахар может ухудшить положение раба, понудив хозяина предъявлять к нему большие требования, так и жизнь свободного рабочего, как абсолютно, так и относительно, может измениться к худшему вследствие увеличенной производительности его труда. Ибо непрерывный рост ренты вызывает к жизни спекуляцию, которая учитывает влияние будущих улучшений в виде еще большего повышения ренты, и, таким образом, видеть где это еще не произошло благодаря [-198-] нормальному возвышению ренты, к понижению заработной платы до рабской нормы,- той нормы, при которой рабочий может только лишь существовать.

Лишаемый, таким образом, всех благодеяний от увеличения производительной силы, труд предоставляется таким влияниям прогрессирующей цивилизации, которые,- без тех выгод, которые являются их естественными спутниками,- оказываются положительным злом и которые, сами по себе стремятся низвести рабочего до беспомощного и унизительного положения раба.

Ибо все те усовершенствования, благодаря которым с развитием цивилизации увеличиваются производительные силы, состоят в еще большем подразделении труда, или необходимо ведут к такому подразделению, и производительная способность всей армии рабочих увеличивается на счет независимости составляющих ее единиц. Отдельный рабочий приобретает знание или навык только лишь в бесконечно малой части того разнообразия процессов, какое необходимо для удовлетворения даже самых обыкновенных потребностей. Совокупный продукт труда какого либо дикого племени ничтожен, но каждый член способен к независимому существованию. Он может построить себе жилище, выдолбить или сколотить лодку, сшить одежду, приготовить для себя оружие, снаряды, инструменты и украшения. Он обладает всеми теми познаниями о природе, которые доступны его племени,- знает, какие растительные произведения годятся в пищу, знает где их можно найти; знает, какие имеют привычки и где держатся звери, птицы, рыбы и насекомые; может находить дорогу по солнцу или по звездам, по наклонению цветков или по мху на деревьях; короче, он способен удовлетворять всем своим желаниям. Он может быть отрезан от своих товарищей, и все же будет существовать; таким образом, он обладает независимой силой, которая делает из него свободную договаривающую сторону в его отношениях к тому обществу, членом которого он состоит.

Сравните с этим дикарем рабочего на самых низких ступенях цивилизованного общества, рабочего, жизнь которого сосредоточивается лишь на производстве одного только предмета или, чаще, лишь на производстве бесконечно малой части одного предмета из всего того разнообразия предметов, которые составляют богатство общества и идут на удовлетворение хотя бы самых основных потребностей; который не только не может приготовить инструментов, потребных для его работы, но даже часто работает инструментами, которые ему не принадлежат, и которыми он не может и надеяться когда либо обладать. Принужденный трудиться неустанно и непрерывно, даже более, чем дикарь, и зарабатывая при этом не более, чем сколько получает дикарь,- только лишь самое необходимое для жизни,- он утрачивает независимость дикаря. Он не только неспособен непосредственно применять своих сил к удовлетворению своих желаний, но без содействия [-199-] множества других лиц неспособен применять их и вообще как бы то ни было. Он является не более, как звеном в огромной цепи производителей и потребителей; он не может от них отделиться и не может двигаться иначе, чем движутся они. Чем хуже его положение в обществе, тем более он зависит от общества и тем более удаляется от возможности делать что-либо от себя. Даже сама возможность применения его собственного труда к удовлетворению его нужд становится вне его воли и может быть отнимаема у него или возвращена ему действиями других лиц, или действием причин общего характера, на которые он может оказывать не более влияния, чем на движения солнечной системы, на традиционное проклятие начинают смотреть как на милость, и люди думают, толкуют, предъявляют требования и составляют законы так, как будто однообразный ручной труд сам по себе есть благо, а не зло, цель, а не средство. При таких обстоятельствах, человек утрачивает основное свойство человеческой природы,- утрачивает божественную способность изменять свои жизненные условия и управлять ими. Он становится рабом, машиной, товаром, чем-то, в некоторых отношениях, более низким, чем животное.

Я не из числа сентиментальных поклонников дикого состояния. И не у Руссо, Шатобриана или Купера заимствовал я свои представления о безыскусственных детях природы. Я сознаю их материальную и умственную бедность, и их низкое и жалкое положение. Я верю, что цивилизация не только есть естественный удел человека, но есть также освобождение, возвышение и облагораживание всех его способностей, и думаю, что человек, которому доступны блага цивилизации, может пожалеть о диком состоянии, лишь при таком настроении духа, когда он наклонен завидовать отрыгающему жвачку скоту. Тем не менее, я полагаю, ни один человек, смотрящий на факты открытыми глазами, не станет возражать против того заключения, что в самом сердце нашей цивилизации имеются обширные классы людей, с которыми самый грубый дикарь не поменялся бы своим положением. Я глубоко уверен, что если бы такому человеку, в преддверии существования, предложены были на выбор жизнь обитателя Огненной земли, жизнь чернокожего Австралийца, жизнь эскимоса в Полярной области или жизнь среди низших классов в такой высоко-цивилизованной стране, как Англия, то он сделал бы бесконечно лучший выбор, избрав себе удел дикого. Ибо эти классы, посреди богатства осужденные на нужду, испытывают все лишения дикаря, не имея его чувства личной свободы; они осуждены на нечто большее, чем его ограниченность и ничтожество, не имея возможности развить в себе его грубых добродетелей; если и шире их горизонт, то только лишь в том отношении, что они видят блага, которыми они не могут пользоваться.

Найдутся люди, которым это может показаться как бы преувеличением; но покажется им это преувеличением только лишь потому, что они никогда не имели случая уяснить себе истинного положения [-200-] тех классов, на которые всей своей тяжестью опирается железная пята современной цивилизации. Как замечает Токквиль, в одном из своих писем к г-же Свечиной, "мы скоро привыкаем к мысли о нужде, которой мы не испытываем, ибо зло, которое для человека, испытывающего его на себе, становится все больше и больше, по мере того как оно продолжается, для наблюдателя становится все меньше и меньше уже в силу самого факта своего продолжения", и, быть может, самым лучшим доказательством справедливости этого замечания является тот факт, что в городах, где есть класс бедняков и класс преступников, где молодые девушки разрушают свое здоровье, добывая себе пропитание иглой, и где оборванные и босоногие дети проводят день и ночь на улице,- регулярно собираются деньги для того, чтобы отправлять миссионеров к язычникам! Это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Ваал не простирает более своих гнусных, ненасытных рук; но в христианских странах матери убивают своих детей из-за денег, выдаваемых на похороны! И я очень сомневаюсь, чтобы в каком либо достоверном описании жизни диких можно было натолкнуться на такие картины падения, какие встречаются в официальных документах высоко-цивилизованных стран,- в донесениях санитарных комиссий и комиссий, изучавших положение трудящейся бедноты.

Простая теория, которую я изложил [если на самом деле может быть названо теорией одно только признание самых очевидных отношений] объясняет этот союз бедности с богатством, низкой заработной платы с высоким развитием производительных сил, это невежество среди просвещения, это рабство, таящееся в политической свободе. Она объединяет, как следствия, вытекающие из общего и неумолимого закона, факты, которые иначе кажутся чрезвычайно запутанными, и определяет последовательность и отношение между явлениями, которые без ее посредства кажутся бессвязными и противоречащими. Она объясняет, почему процент и заработная плата бывает в новых странах выше, чем в более старых, хотя среднее, так же как ~к общее, количество производимого богатства бывает там меньше. Она объясняет, почему усовершенствования, которые увеличивают производительную способность труда и капитала, не увеличивают их вознаграждения. Она объясняет то, что обыкновенно называется конфликтом между трудом и капиталом, в то же время доказывая, что между их интересами в действительности существует гармония. Она лишает последней опоры заблуждения протекционизма, показывая в то же время, почему свободная торговля не дает более или менее постоянных выгод для рабочих классов. Она объясняет, почему нужда растет вместе с изобилием, а богатство стремится все к большему и большему скоплению в руках немногих лиц. Она объясняет периодически появляющиеся состояния застоя промышленности, не прибегая ни к нелепице "перепроизводства", ни к нелепице "пере-потребления". Она объясняет, почему огромное число людей, которые могли бы быть производителями, [-201-] осуждены на невольную праздность, подрывающую производительную силу прогрессирующих стран, обходясь без нелепого допущения, будто требуется слишком мало работы или имеется слишком много людей, которые ищут ее. Она объясняет те несчастные последствия, которые часто испытывают на себе трудящиеся классы от введения машин, не отрицая естественных выгод, которые дает употребление машин. Она объясняет порок и нищету, которые обнаруживаются среди густого народонаселения, не приписывая законам Всемудрого и Всеблагого недостатков, которые свойственны только близоруким и себялюбивым установлениям людей.

И это объяснение стоит в согласии со всеми фактами.

Взгляните на современный мир. В странах, чрезвычайно различающихся между собой,- при условиях, в высшей степени различных, в отношении управления, промышленной деятельности, тарифов, денежного обращения,- всюду вы находите бедность среди рабочих классов; но всюду, где вы находите таким образом бедность и нищету посреди богатства, вы находите и землю монополизированую; землю вместо того, чтобы быть общей собственностью всего народа, считается частной собственностью отдельных лиц; и, чтобы пользоваться ею, труд вынужден бывает отдавать огромную долю производимого им. Взгляните на современный мир, сравните друг с другом различные страны, и вы увидите, что более или менее высокий уровень заработной платы зависит не от большого или меньшего изобилия капитала и не от большей или меньшей производительности труда, но зависит от того размера, в каком лица, монополизировавшие землю, могут облагать в виде ренты налогом то, что добывается трудом. Разве не бросается повсюду в глаза тот факт, известный даже людям наименее сведущим, что в новых странах, где общая совокупность богатства незначительна, но где земля дешева, рабочим классам во всяком случае живется лучше, чем в богатых странах, где земля дорога? Разве там, где земля имеет сравнительно малую цену, не встречаем мы сравнительно высокой заработной платы? И разве там, где земля дорога, не встречаемся мы с низкой заработной платой? По мере того, как земля дорожает, усиливается бедность и появляется пауперизм. Во вновь заселяемых странах, где земля дешева, вы не встретите нищего, и неравенство состояний бывает весьма незначительным. Но вы встретите крайние степени нищеты и роскоши в больших городах, где земля на столько дорога, что измеряется футами. И различие в положении двух крайних ступеней общественной лестнице всегда может быть измеряемо ценой земли. Земля в Нью-Йорке дороже, чем в Сан-Франциско; и житель Сан-Франциско, попав в Нью-Йорк, придет в ужас от той грязи и нищеты, которые он увидит. Земля в Лондоне дороже, чем в Нью-Йорке; и в Лондоне грязь и нищета страшнее, чем в Нью-Йорке.

Сравните одну и ту же страну в различные времена, и вы снова [-202-] заметите то же отношение. В результате длинного ряда исследований, Геллам пришел к убеждению, что плата за ручной труд в средние века в Англии была в общем выше, чем теперь. Так ли это, или нет, но очевидно, что она не могла быть значительно ниже, если и была ниже. Огромное увеличение производительности труда, которое даже в земледелии оценивается процентов в семьсот или восемьсот, а во многих отраслях промышленности является почти неисчислимым, только лишь подымало ренту. Рента с обрабатываемых земель в Англии в настоящее время, согласно утверждениям профессора Родджерса, будучи исчисляема на деньги, во сто двадцать раз, а будучи исчисляема на пшеницу,- в сорок раз больше той, какая существовала пятьсот лет тому назад; тогда как рента с земель под постройками и рента с земель, содержащих в себе минеральные богатства, увеличилась за это время значительно больше. Согласно оценке профессора Фосетта, капитализированная рента с земель Англии достигает теперь цифры 4 500 000 000 ф. стерлингов, или 21 870 000 000 долларов,-другими словами, несколько тысяч жителей Англии имеет право на такую долю труда остальных, что капитализированная ценность ее более чем вдвое превысила бы ценность всего народонаселения Англии, если бы оно состояло из рабов и учитывалось по средней цене негра в Южных Штатах за 1860 год.

В Бельгии и Фландрии, во Франции и в Германии, рента и продажная цена обрабатываемых земель удвоились в течение последних тридцати лет^*41. Словом, рост производительных сил всюду увеличивал ценность земли, и нигде не увеличил ценности труда; ибо, хотя реальная заработная плата кое-где, может быть, и возросла, но возрастание это, очевидно, должно быть приписано иным причинам. По большей части заработная плата упала, упала всюду, где только возможно было для нее упасть,- ибо существует некоторый минимум, за пределами которого рабочие перестают поддерживать свою численность. А как известная доля продукта, заработная плата уменьшалась повсюду. Что чума вызвала огромный рост заработной платы в Англии в четырнадцатом столетии, ясно можно заметить по тем усилиям, с какими землевладельцы добивались регулирования заработной платы правительственными постановлениями. Что эти ужасные потери в народонаселении, вместо того чтобы увеличить, в действительности уменьшили производительность труда, в этом не может быть сомнения; но уменьшение конкуренции из-за земли в еще того большей степени понизило ренту, и заработная плата поднялась так высоко, что для понижения ее прибегли к силе и карательным законам. Совершенно противоположное действие оказала монополизация земли в Англии в царствование Генриха VII, а именно захват общинных земель и разделение церковных земель между разными случайными лицами, которые [-203-] таким образом получили возможность сделаться родоначальниками аристократических фамилий. Результатом было как раз то самое, к чему ведет и спекулятивное повышение земельных ценностей. Согласно Мальтусу (который, в своих "Принципах политической экономии" упоминает факт, не ставя его в связь с формами землевладения), в царствование Генриха VII, пол-бушеля пшеницы равнялось по ценности без малого одному рабочему дню простого рабочего, а в последнее время царствования Елизаветы пол-бушеля пшеницы равнялось уже трем таким рабочим дням. Я с трудом могу верить, чтобы сокращение заработной платы могло быть столь значительным, как указывает это сравнение; но что заработная плата падала, и среди рабочих классов обнаруживалась крайняя бедность, ясно уже из жалоб на "упорных бродяг" и из постановлений направленных к подавлению бродяжничества. Быстрая монополизация земли, переход спекулятивной линии ренты за пределы нормальной, вызывали бродяжничество и пауперизм, все равно как в недавнее время подобные же результаты и от подобных же причин проявлялись в Соединенных Штатах.

"Земля, которая ранее сдавалась за двадцать или за сорок фунтов в год", говорил Гюго Летимер, "теперь сдается за пятьдесят или за сто. Мой отец был арендатором и не имел собственной земли; он только арендовал ферму самое большее фунта за три или за четыре в год, обрабатывая столько земли, что кормил семейство из шести человек. Он имел пастбище на сто баранов, а моя мать доила тридцать штук коров; чтобы служить королю, он в состоянии был приобрести воинские доспехи для себя и для своей лошади и надевал их, когда отправлялся в то место, где должен был получать плату от своего короля. У меня еще сохранилось в памяти, как я застегивал его латы, когда он отправлялся на Блекхитское поле. Он посылал меня в школу; он выдал замуж моих сестер, дав за каждой по пяти фунтов, и воспитав их в благочестии и страхе Божием. Он оказывал гостеприимство своим соседям и подавал милостыню бедняку. И все это он делал благодаря той ферме, за которую теперешний арендатор ее уплачивает ежегодно по шестнадцати фунтов и более, оказываясь не в состоянии делать что-либо для своего государя, для себя, или для своих детей, не имея даже возможности напоить бедняка".

"Таким-то образом и происходит", говорил Томас Мор, указывая на изгнание мелких фермеров, которым характеризовался рост ренты, "что все эти несчастные существа, мужчины, женщины, супруги, вдовы, родители с малыми детьми, главы семейств более многочисленных, чем богатых,- покидают свои родные поля, не зная куда им деваться".

И вот из плоти и крови Летимеров и Моров,- из того могучего духа, который дал силу кричать из пламени оксфордского костра: "Будь мужчиной, Мистер Ридли!", и из той смеси силы и нежности, на которую не влияло богатство и не действовал топор палача,- стали [-204-] вырабатываться воры и бродяги, вся та масса преступников и нищих, которая теперь, как ржа, поражает самые нежные лепестки английской и, как червь, точит ее при самом корне.

Впрочем, говорит об этом все равно, что приводит исторические примеры для силы всемирного тяготения. Наш принцип столь же всеобщ и столь же очевиден. Что рента должна уменьшать заработную плату, столь же ясно, как и то, что остаток должен уменьшаться, когда увеличивается вычитаемое. Что рента и на самом деле уменьшает заработную плату, это всякий, где бы он ни был, может увидеть, только оглянувшись вокруг себя.

Отнюдь не представляют из себя тайны те причины, которые так внезапно и столь значительно подняли заработную плату в Калифорнии в 1849 году и в Австралии в 1852. Именно открытие россыпей на никому не принадлежавших землях, к которым труд имел свободный доступ, подняло заработок поваров в ресторанах Сан-Франциско до 500 долларов в месяц и сделало то, что судам приходилось гнить в заливе без офицеров или команды, пока их собственники не соглашались платить такого жалованья, какое во всяком другом месте земного шара показалось бы баснословным. Будь эти россыпи на чьей-нибудь земле или будь эти земли немедленно монополизированы, так что могла бы возникнуть рента, и уже не заработная плата, а земельные ценности устремились бы вверх. Кемстокская залежь была богаче, чем россыпи, но Кемстокская залежь была быстро монополизирована, и только лишь благодаря могущественной организации Ассоциации Рудокопов и опасениям того вреда, какой она может нанести - лишь благодаря этому люди имеют возможность получать четыре доллара в день за работу, при которой они обливаются потом от жары на глубине двух тысяч футов, куда воздух, которым они дышат, приходится накачивать сверху. Богатство Кемстока пошло на увеличение ренты. Продажная цена этих копей поднялась до сотен миллионов, и благодаря им в руках частных лиц образовались такие состояния, что один только месячный доход с них оценивается сотнями тысяч, если не миллионами. Не представляет тайны и та причина, которая вызвала понижение заработной платы в Калифорнии от максимума прежних времен почти до одного уровня с заработной платой в Восточных Штатах, понижение, продолжающееся и теперь. Производительность труда не уменьшилась, напротив того, как было доказано мной ранее, увеличилась; но из того, что труд производит, ему приходится теперь уплачивать ренту. По мере того как истощались россыпи, труду приходилось обращаться к рудникам и к полевым землям, а так как была допущена монополизация их, то люди и ходят теперь по улицам Сан-Франциско, и ищут работы хотя бы за какую-нибудь плату,- ибо к природе и ее силам труд уже не имеет более свободного доступа.

Истина очевидна сама по себе. Предложите какому-нибудь человеку, способному к последовательному мышлению, такой вопрос: [-205-]

"Предположите, что из Ла-Манша или из Немецкого моря показалась бы никому не принадлежащая земля, на которой простые рабочие и в неограниченном числе могли бы зарабатывать по десяти шиллингов в день, и которая оставалась бы никому непринадлежащей и доступной для каждого, подобно тем общинным землям, которые некогда составляли столь значительную часть английской земли. Какое действие оказало бы это на заработную плату в Англии?"

Всякий человек вам сразу ответил бы, что обычная заработная плата повсюду в Англии должна бы была вскоре возрасти до десяти шиллингов в день.

А в ответ на другой вопрос: "Какое бы действие оказало это на арендную плату?", он, после минутного размышления, сказал бы, что арендная плата необходимо должна бы была упасть, и, вникнув в ближайшие последствия, сказал бы, что все это совершилось бы без отклонения сколь-нибудь значительной доли английского труда к этим новым естественным источникам богатства и без сколь-нибудь серьезного изменения в формах и направлении промышленности; и только тот род производства был бы брошен, который дает теперь труду и собственнику земли вместе меньше, чем сколько труд мог бы добыть себе в этих новых областях применения. Огромное повышение заработной платы совершилось бы на счет ренты.

Возьмите теперь этого человека или какого-нибудь другого,- какого-нибудь крепкоголового делового человека, у которого нет теорий, но который умеет наживать деньги. Скажите ему: "Вот маленькая деревушка; через десять лет она будет большим городом,- через десять лет железная дорога заменит собой почтовые кареты, и электрический свет - свечу; в ней будет множество разных машин и улучшений, которые в такой огромной степени увеличивают производительность труда. Повысится ли на сколько-нибудь за эти десять лет процент?" Он вам ответит: "Нет"!

"Повысится ли заработок простого рабочего: будет ли легче человеку, у которого нет ничего, кроме его труда, устроит себе независимую жизнь?"

Он вам скажет, "Нет, заработная плата обыкновенного рабочего нимало не повысится; напротив того, можно думать, что она будет ниже; для простого рабочего не будет легче устроить себе независимую жизнь; можно думать, что это будет труднее". "Что же, в таком случае, повысится?" "Рента, ценность земли. Приобретайте-ка себе участок земли, да и держитесь за него".

И если, при таких обстоятельствах, вы последуете его совету, то от вас ничего больше и не потребуется. Вы можете посиживать себе, да покуривать трубочку; вы можете улечься в кружок как неаполитанские лаццарони или как мексиканские леперос; вы можете подняться в воздушном шаре или опуститься в какое-нибудь углубление в земле; [-206-] и не ударив пальца о палец, не прибавив ни йоты к богатству общества, через десять лет вы сделаетесь богачом! В новом городе вы будете иметь роскошный дворец; но среди его общественных зданий будет и богадельня.

В течение всего нашего долгого исследования мы приближались к такой простой истине: так как земля необходима для затраты труда на производство богатства, то владеть землей, которая необходима для труда, значит владеть всеми плодами труда, за вычетом той доли, которой достаточно для того, чтобы дать возможность труду существовать. Мы шли вперед как бы по неприятельской земле, где каждый шаг должен быть обеспечен, каждая позиция укреплена и каждый закоулок обыскан; ибо эта простая истина, в ее применении к общественным и политическим проблемам, бывает скрыта от народных масс частью вследствие самой своей простоты, а главным образом вследствие тех широко распространенных заблуждений и ошибочных привычек мысли, которые побуждают людей искать во всех направлениях, за исключением истинного, объяснения тех зол, которые гнетут и держат в страхе цивилизованный мир. А за этими выработанными заблуждениями и запутанными теориями стоит деятельная, энергичная сила, которая во всех странах, каковы бы ни были их политические формы,- Диктует законы и формует мысль, сила могучего и властного денежного интереса.

Но так проста и ясна эта истина, что стоит ее только раз заметить, чтобы потом уже всегда ее узнавать, есть, такие картинки, на которые смотришь и видишь только какие-то смутные очертания или завитки, /какой-нибудь пейзаж, деревья или что-нибудь в этом роде,- пока не i заметишь того, что все эти изображения вместе образуют какое-нибудь лицо или фигуру. Раз замечено это отношение, и оно уже всегда потом остается на виду. Вот также и в нашем случае. При свете этой истины все общественные факты группируются в стройном порядке, и самые разнородные явления оказываются вытекающими из одного великого принципа. Не в отношениях между трудом и капиталом и не в стеснении народонаселения пределами средств существования следует искать объяснения уродливого развития нашей цивилизации. Великая причина неравенства в распределении богатства заключается в неравенстве в землевладении. Землевладение есть великий основной факт, который в конце концов определяет собой общественное, политическое, а, следовательно, и интеллектуальное и нравственное положение народа. Да так это и должно быть. Ибо земля есть жилище человека; склад, из которого он должен получать все необходимое, материал, к которому должен быть прилагаем его труд ради удовлетворения всех его желаний; ибо человек не может даже взять того, что дает море, не может пользоваться светом солнца или утилизировать какую либо из сил природы без того, чтобы не пользоваться землей или ее произведениями. [-207-] На земле мы родимся, от нее мы живем, в нее мы возвращаемся; мы дети земли, такие же дети, как какая-нибудь былинка или полевой цветок. Возьмите от человека все то, что принадлежит земле, и останется лишь бесплотный дух. Материальный прогресс не может освободить нас от нашей зависимости от земли; он может только увеличивать способность производить богатство из земли; и следовательно, когда земля монополизирована, прогресс может идти бесконечно, нимало не увеличивая заработной платы и не улучшая положения тех, у кого есть только их труд. Прогресс может лишь увеличивать ценность земли и ту власть, какую дает владение ее.

Повсюду, во все времена, среди всех народов, владение землей является опорой аристократии, основой крупных состояний, источником власти. Как выразились брамины, века тому назад:

"Кому в какое либо время принадлежит земля, тому принадлежат плоды ее. Белые зонтики и слоны, безумные от гордости, суть цветы жалованной грамоты на землю".

^*41 "Системы земельной аренды" падение Кобденского клуба.