Генри Джордж
ПРОГРЕСС И БЕДНОСТЬ
КНИГА III - Законы распределения
ГЛАВА III
О проценте и причине процента
Установив закон ренты, мы получили, как необходимое следствие его, закон заработной платя для того случая, когда деление продукта совершается между рентой и заработной платой, и закон заработной платы и процента, взятых вместе, для того случая, когда деление совершается между тремя факторами. Зная какая доля продукта берется в виде ренты, мы уже можем определить, какая доля остается на заработную плату, если производство ведется лишь при участии земли и труда; или какая доля будет делиться между заработной платой и процентом, если и капитал принимает участие в производстве.
Однако оставляя в стороне этот вывод, будем искать каждый из этих законов отдельно и независимо. И если, придя таким путем к этим законам, мы увидим, что они будут в соответствии друг с другом то и наши заключения получат наивысшую степень достоверности.
Так как открытие закона заработной платы составляет конечную цель нашего исследования, то мы сначала займемся процентом.
Я уже указывал на разницу в значении терминов прибыль и процент. Небесполезно будет, далее, заметить, что процент, как отвлеченный термин в учении о распределении богатства, отличается по своему значению от этого слова, в его обычном употреблении, тем, что термин этот обнимает все виды вознаграждения за пользование капиталом, а не одно только то вознаграждение, которое получает заимодавец [-122-] от заемщика, а также и тем, что термин этот исключает вознаграждение за риск, которое составляет столь значительную часть того, что обыкновенно называют процентом. Вознаграждение за риск есть, очевидно, лишь средство для сравнения дохода между различными применениями капитала. Нам же необходимо найти,- чем определяется общий размер собственно процента. Различные нормы вознаграждения за риск, будучи прибавлены к такому проценту, дадут нам общепринятые нормы коммерческого процента.
Далее, очевидно что наибольшие различия в том, что обыкновенно называется процентом, следует приписать различиям в риске; однако очевидно и то, что между различными странами и различными периодами времени существуют также значительные различия и в размере собственно процента. В Калифорнии одно время два процента в месяц не считались чрезмерным процентом при том обеспечении, при каком теперь могут быть заключены займы по семи или по восьми процентов в год, и хотя некоторая часть разницы может быть отнесена на счет увеличившегося доверия к общей устойчивости положения, тем не менее большая, часть этой разницы, очевидно, должна быть приписана какой-то другой причине общего характера. В Соединенных Штатах в общем норма процента всегда была выше, чем в Англии; а в более новых Штатах Союза выше, чем в более старых; наклонность процента падать, по мере прогресса общества бросается в глаза и давно уже была замечена. В чем же заключается' тот закон, который охватывает все эти различия и обнаруживает их причину?
Было бы излишне после всего сказанного нами приводить дальнейшие доказательства несостоятельности господствующей политической экономии в деле определения истинного закона процента. В ее рассуждениях по этому предмету уже нет той определенности и связанности, которые дали возможность общепризнанной теории заработной платы держаться наперекор свидетельству фактов, почему рассуждения эти не требуют столь же подробного рассмотрения. Что они расходятся с фактами - очевидно. Что процент не зависит от производительности труда и капитала, доказывается тем общим фактом, что где труд и капитал являются наиболее производительными, там процент оказывается самым низким. Что процент не стоит в обратном отношении к заработной плате (или к стоимости труда), опускаясь, когда подымается заработная плата, и подымаясь, когда она падает, доказывается тем общим фактом, что процент бывает высок, когда высока заработная плата, и низок, когда заработная плата низка.
Начнем же с самого начала. Природа и функция капитала были уже достаточно выяснены; однако, рискуя сделать нечто вроде отступления, постараемся определить причину процента, прежде чем рассматривать его закон. Ибо выяснение этой причины помимо того, что может нам помочь в нашем исследовании, дав более основательное и более ясное представление о предмете, с которым нам предстоит теперь [-123-] иметь дело, может также направить нас к заключениям, практическая важность которых будет потом очевидна.
Где причина и в чем оправдание процента? Почему заемщик должен возвращать назад заимодавцу более, чем им было получено? Эти вопросы стоят того, чтобы на них отвечать, не только в виду их спекулятивной, но и в виду их практической важности. Убеждение, будто процент есть грабеж промышленности все распространяется и растет, и на обеих сторонах Атлантического океана сказывается все сильнее и сильнее в популярной литературе и в народных движениях. Истолкователи господствующей политической экономии утверждают, что нет никакого конфликта между трудом и капиталом, и отвергают, все меры для ограничения вознаграждения, которое получает капитал, как одинаково несправедливые и по отношению к труду и по отношению к капиталу; однако, тут же в тех же сочинениях излагается доктрина, будто заработная плата и процент стоят друг к другу в обратном отношении, и процент должен быть низок или высок, смотря потому, высока или низка заработная плата*35. Само собой разумеется, раз эта доктрина справедлива, то единственным, логичным возражением, какое с точки зрения работника может быть сделано против какого-либо плана сокращения процента, может заключаться в указании на неисполнимость этого плана - возражение, очевидно, слишком слабое в то время, когда еще так распространены представления о всемогуществе законодательных учреждений; и хотя такое возражение может повести к тому, что один какой-либо из таких планов будет брошен, тем не менее, оно не предупредит погони за другим.
Почему бы процент должен был существовать? Процент, говорят нам во всех классических сочинениях, есть вознаграждение за воздержание. Но, очевидно, это не дает достаточного объяснения для него. Воздержание не активное, а пассивное качество; оно не есть делание,- а есть просто неделание. Воздержание само по себе ничего не производит. Почему же, в таком случае, некоторую часть того, что производится, можно требовать за него? Если бы я имел некоторую сумму денег и держал ее под замком в течение года, то я выказал бы столько же воздержания, как если бы я отдал ее в займы. Однако, хотя в последнем случае я ожидал бы, что она вернется ко мне с некоторой добавочной суммой, благодаря проценту, в первом случае я имел бы лишь ту же самую сумму, без всякого прироста. Но воздержание было бы то же самое. Если бы сказали, что ссужая эту сумму, я оказываю заемщику некоторую услугу, сберегая эту сумму в целости,- услугу, которая при некоторых условиях может быть весьма ценной, и за которую я охотно стал бы платить, лишь бы только иметь ее; услугу, которая для некоторых форм капитала может быть даже более очевидной, чем для денег. Ибо существует множество форм капитала, [-124-] которые не могут сохраняться, но должны постоянно обновляться; и много таких форм, которые трудно сохранять, если только кто-нибудь немедленно не пользуется ими. Так что, если лицо, которое накапливает капитал, помогает лицу, которое пользуется капиталом, занимая его, то не выплачивает ли полностью долга пользующийся капиталом, возвращая назад этот капитал? Не есть ли заботливое сохранение, содержание и возобновление капитала полное вознаграждение за пользование им? Накопление есть конец и цель воздержания. Воздержание не идет дальше этого и более ничего не может выполнить; само по себе оно не может выполнить даже и это. Если бы мы просто воздержались пользоваться богатством, то сколько бы его пропало за один год? И как мало бы его осталось к концу второго года... Стало быть, если за воздержание требуют более простого возврата в целости капитала, то не есть ли это несправедливость по отношению к труду? Идеи, подобные этим, лежат в основе широко распространенного мнения, будто процент может возникать лишь на счет труда и есть, в сущности, грабеж труда, грабеж который при общественном строе, основанном на справедливости, был бы уничтожен.
Попытки опровергнуть такие взгляды, по моему мнению, были не всегда успешны. Для примера возьмем у Бастиа одно из типичных опровержений такого рода, именно часто цитируемый пример рубанка. Один плотник, Яков, затратив десять дней работы, сделал себе рубанок, которого хватит для работы на 290 из 300 рабочих дней в году. Вильям, другой плотник, желает взять взаймы этот рубанок, предлагая возвратить к концу этого времени, когда рубанок уже сделается негодным для употребления, новый рубанок, столь же хороший. Яков возражает против отдачи взаймы рубанка на таких условиях, выставляя на вид, что если он только получит назад рубанок, то он ничем не будет вознагражден за лишение той выгоды, которую давало бы ему в течение года пользование рубанком. Вильям, признавая это возражение, соглашается не только возвратить рубанок, но в прибавку дать Якову новую доску. На этом они и порешили к взаимному удовольствию. Рубанок изнашивается в течение года, но в конце года Яков получает столь же хороший рубанок и доску в придачу. Каждый год он отдает взаймы новый рубанок, пока тот наконец не достается в руки его сына, "который еще продолжает отдавать его взаймы", получая каждый раз по доске. Доска эта, представляющая процент, является, говорят, естественным и справедливым вознаграждением, так как, давая ее взамен пользования рубанков Вильям "получает существующую в инструменте силу увеличивать производительность труда" и ничего не теряет сравнительно с тем, как если бы он не занимал рубанка; тогда как Яков получает не более того, что он имел бы, если бы он оставил у себя свой рубанок и сам пользовался им, вместо того чтобы отдавать его взаймы.
Так ли это на самом деле? Следует заметить, что здесь отнюдь не [-125-] утверждается, чтобы Яков мог сделать рубанок, а Вильям не мог, ибо тогда доска представляла бы из себя награду за большее искусство. Утверждается только, что Яков воздерживался от потребления результата своего труда, пока он не накопил его в форме рубанка,- что и выражает основную идею капитала.
Если бы Яков не отдавал взаймы своего рубанка, то он мог бы пользоваться им в продолжении 290 дней, когда тот сделался бы негодным к употреблению, и должен бы был остающиеся от рабочего года десять дней употребить на то, чтобы сделать новый рубанок. Если бы Вильям не занимал рубанка, то он употребил бы десять дней на то, чтобы сделать себе рубанок, которым он мог бы затем пользоваться остающиеся 290 дней. Таким образом, если мы примем, что доска представляет собой плоды однодневного труда с помощью рубанка, то каждый из них в конце года, не будь никакого займа, в отношении рубанка находился бы как раз в том же положении, с какого он начал, Яков с рубанком, а Вильям без него, и каждый имел бы, как результат годового труда, 290 досок. Если бы они пришли к соглашению на том условии, какое Вильям сначала предложил, а именно на условии возврата нового рубанка, то как раз такое положение и было бы достигнуто. Вильям работал бы 290 дней, а последние десять дней употребил бы на то, чтобы сделал новый рубанок для возврата Якову. Яков употребил бы первые десять дней года на то, чтобы сделать другой рубанок, который служил бы ему 290 дней, когда он получил бы новый рубанок от Вильяма. Таким образом, простое возвращение рубанка ставило бы каждого в то самое положение в конце года, как если бы не имел места никакой займ. Яков ничего не терял бы в выгоде Вильяма, а Вильям ничего не выгадывал бы в ущерб Якову. Каждый имел бы то вознаграждение, которое и без того принес бы ему его труд, именно 290 досок, а у Якова было бы то самое преимущество, с каким он начал,- новый рубанок.
Но когда в прибавку к возвращаемому рубанку дается доска, тогда Яков в конце года оказывается в лучшем положении, сравнительно с тем, как если бы не был займа, а Вильям в худшем. Яков будет иметь 291 доску и новый рубанок, а Вильям будет иметь 289 досок и у него не будет рубанка. Если бы теперь Вильям занял рубанок, а также и доску, на тех же условиях, как прежде, то ему пришлось бы в конце года возвратить Якову рубанок, две доски и некоторую дробь доски, и если бы все это он снова занял, и так далее, то, очевидно, доход одного стал бы прогрессивно падать, а доход другого прогрессивно возрастать, пока не наступило бы такого времени, когда, в результате первоначального займа рубанка, Яков стал бы забирать весь результат труда Вильяма,- то есть, Вильям сделался бы в сущности его рабом.
Можно ли тогда считать процент естественных и справедливым? В приведенном примере ничто не доказывает, чтобы процент был таковым. Очевидно, то выдаваемая Бастиа (и многими другими) за основание [-126-] процента "существующая в инструменте сила увеличивать производительность труда", ни с точки зрения справедливости, ни в силу факта, не может считаться основанием процента. Заблуждение, которое делает пример Бастиа убедительным в глазах тех, которые не дают себе труда анализировать этот пример, как это сделано было нами, заключается в том, что с займом рубанка связывают мысль о переносе возросшей производительной силы, которую рубанок дает труду. Но это отнюдь не предполагается примером Бастиа. Существенное в том, что Яков отдавал взаймы Вильяму, заключалось отнюдь не в увеличении силы, которую труд приобретает вследствие пользования рубанками. Чтобы предположить, это, мы должны бы были предложить, что приготовление рубанков и пользование ими составляет промышленный секрет или охраняется патентом, и тогда самый пример касался бы монополии, а не капитала. Существенное в том, что Яков отдавал взаймы Вильяму, заключалось не в привилегии применять труд более производительным образом, а в пользовании конкретным результатом десятидневного труда. Если бы "существующая в инструментах сила увеличивать производительность труда" была причиной процента, то размер процента возрастал бы с прогрессом изобретений. А этого не бывает; не бывает и того, чтобы от меня требовали больший процент тогда, когда, занимаю пятидесятидолларовую швейную машину, чем тогда, когда я занимаю на пятьдесят долларов иголок; когда я занимаю паровую машину, чем когда я занимаю груду кирпичей равной стоимости. Капитал, подобно богатству, обладает свойством обмениваемости. Он не есть одна какая-либо вещь, но есть всякая вещь равной ценности в кругу обмена. Усовершенствование инструментов не увеличивает воспроизводительной способности капитала; оно увеличивает производительную силу труда.
И я склонен думать, что если бы все богатство состояло из таких вещей, как рубанки, а все производство было бы таким, как плотницкое дело,- то есть, если бы богатство состояло лишь из инертного вещества вселенной, а производство из преобразования этого вещества в различные формы,- процент был бы лишь грабежом промышленности и не мог бы долго существовать. Это не значило бы сказать, что не было бы накопления. Ибо, хотя надежда на прирост и является побудительной причиной к превращению богатства в капитал, тем не менее она не представляет из себя побудительной причины или, по крайней мере, главной побудительной причины для накопления. Дети будут сберегать свои грошики на Рождество; пираты будут пополнять свои зарытые сокровища; восточные князья будут накапливать груды звонкой монеты; и люди, подобные Стюарту или Вандербильту, раз ими овладеет страсть к накоплению, будут продолжать, пока могут, умножать свои миллионы, хотя бы накопленное ими и не давало никакого прироста. Сказать это не значило бы сказать, что не было бы ни займов, ни ссуд, ибо к ним, в обширной мере, побуждало бы взаимное [-127-] удобство. Если бы у Вильяма была работ, которую он должен бы был начать немедленно, а у Якова - работа, которую он должен бы был начать лишь спустя десять дней, то могла бы быть взаимная выгода в займе рубанка, хотя бы и не приходилось при этом давать доску.
Но не всякое богатство одной природы с рубанками, или досками, или деньгами, и не всякое производство есть преобразование в другие формы инертного вещества вселенной. Если бы я сберегал деньги, я не имел бы прироста, это правда. Но предположите, что я сберегаю вино. К концу года я буду иметь возросшую ценность, ибо вино улучшится в качестве. Или предположите, что я, в пригодном для этого месте, держу пчел; к концу года у меня будет больше роев и меду, который они накопят,. Или предположите, что где есть для этого место, я держу овец, свиней или крупный скот; к концу года я, в среднем также буду иметь прирост.
То, что дает прирост в этих случаях есть нечто такое, что хотя вообще и требует труда, чтобы быть утилизированным, но тем не менее есть нечто отличное и отделимое от труда,- деятельная сила природы, начало роста, воспроизведения, которым повсюду характеризуются все формы того таинственного явления или условия, которое мы называем жизнью. И мне кажется, что именно эта то сила и есть причина процента или прироста капитала свыше того, что следует труду. Существуют, так сказать, в постоянном потоке природы, в его течении, некоторые жизненные потоки, которые, если мы пользуемся ими, помогают нам с силой, независимой от наших собственных усилий, в деле преобразования вещества в желаемые нами формы, то есть, в богатство.
Хотя можно указать много вещей, которые, подобно деньгам или рубанкам, или доскам, или машинам, или одежде, не заключают в себе способности к приросту, тем не менее существуют другие вещи, обнимаемые терминами богатство и капитал, которые, подобно вину, сами по себе могут улучшаться в качестве до известного предела; или, подобно пчелам и скоту, могут сами по себе увеличиваться в количестве; и некоторые другие предметы, например семена, хотя и требующие затраты труда для достижения прироста, но тем не менее дающий при этом условии, прирост или вознаграждение превышающее то, которое может быть приписываемо труду.
Далее, обмениваемость богатства необходимо ведет к распределению между всеми видами богатства какой-либо особой выгоды, которая вытекает из владения одним каким-либо видом богатства, ибо никто не стал бы держать капитал в данной форме, когда он мог бы прекратить его в другую, более выгодную форму. Никто, например, не стал бы молоть свою пшеницу и держать муку в запасе для удобства тех, которые пожелали бы от поры до времени обменять свою пшеницу или что-либо равноценное ей на муку, пока он не мог бы при таком обмене обеспечить за собой прирост равный тому, который, принимая [-128-] в соображение все обстоятельства, он мог бы получить, посеяв свою пшеницу. Никто, имея возможность содержать овец, не отдал бы теперь своего стада с тем условием, чтобы на следующий год ему возвратили такое же стадо, по учету чистого веса мяса животных, ибо, владея овцами он имел бы на следующий год не только такое же количество мяса, но также еще ягнят и шерсть. Никто не стал бы копать оросительной канавы, пока лица, которые при ее помощи получили бы возможность утилизировать воспроизводительные силы природы, не стали бы давать ему такую часть прироста, полученного ими, какой было бы достаточно, чтобы и его капитал стал приносить ему столько же, сколько приносили бы им их капиталы. И таким образом, во всяком меновом кругу, способность к приросту, которую воспроизводительные или жизненные силы природы дают некоторым видам капитала, должна выравниваться между всеми видами его; и тот, кто ссужает или пускает в обмен деньги, рубанки, кирпичи или платье, не лишается возможности получить такой же прирост, какой он имел бы в том случае, если бы ссужал или применял к производительному делу капитал в форме, способной к приросту.
Точно также, в утилизировании различий в силах природы или человека, которое выполняется обменом, также имеет место некоторый прирост, несколько напоминающий прирост, который производится жизненными силами природы В одном месте, например, данное количество труда дает 200 единиц растительной пищи или 100 единиц животной. В другом месте, условия стоят в обратном отношении, и то же количество труда произведет 100 единиц растительной пищи или 200 животной. В одном месте ценность растительной пищи к животной будет относиться, как два к одному, а в другом, как один к двум; предположив, что требуются равные количества каждого рода пищи, одно и то же количество труда будет давать в одном месте; как и в другом, 150 единиц обоих родов пищи вместе. Но применяя труд в одном месте к добыванию растительной пищи, а в другом к добыванию животной, и затем обменивая результаты труда, жители этих двух мест имели бы возможность с тем же количеством труда добывать 200 единиц обоих родов пищи вместе, минус потери и расходы при обмене; и в том и в другом месте продукт изъятый из употребления и пущенный в обмен возвращался бы с приростом. Вот почему кот Уиттинтона, отправленный в далекую страну, где кошки были редкостью и где было множество крыс, вернулся к нему в виде тюков товара и мешков золота.
Понятно, труд необходим для обмена, как не необходим для утилизации воспроизводительных сил природы, и продукт обмена, как продукт земледелия, есть очевидно продукт труда; однако же и в первом случае, и во втором, существует некоторая отличная от труда сила, помогающая труду, которая делает невозможным измерять результат единственно по количеству затраченного труда, но делает количество [-129-] капитала и время, которое капитал находился в употреблении, составными частями всей суммы сил. Капитал помогает труду во всевозможных видах производства, тем не менее существует различие в отношении между этими двумя факторами, трудом и капиталом, в таких видах производства, которые состоят только в изменении формы или места вещества, как строгание досок ЕЛИ добывание каменного угля, и в таких видах производства, где пользуются воспроизводительными силами природы или способностью приращения, возникающей из различий в распределении естественных или человеческих сил, каковы хлебопашество или обмен льда на сахар. В производстве первого рода, один только труд является действующей силой; останавливается труд и останавливается производство. Когда плотник бросает свою доску с заходом солнца, прирост ценности, который он с своим .рубанком создает, прекращается пока он снова не начнет своей работы на следующее утро. Когда фабричный звонок дает знать чтоб кончали, когда уходят рабочие из рудника, производство останавливается до тех пор, пока не возобновится работа. Промежуточное время, поскольку это касается производства, могло бы хоть и не существовать. Течение дней, перемена времен года, не представляет из себя никакого элемента в производстве, которое зависит лишь от количества затраченного труда. Но в других видах производства, на которые я указывал, где участие труда может быть уподоблено делу пильщиков, которые бросают свои бревна в реку, предоставляя течению нести их до плотины лесопильни, за много миль вниз по реке, время представляет уже из себя некоторый элемент. Семя в земле прорастает и растет в то время, когда крестьянин спит или пашет другие поля, и вечно продолжающиеся течения воздуха и океана несут, в сказочной области, Уиттинтонова кота к правителю, не знающему покоя от крыс.
Обратимся теперь к примеру Бастиа. Если есть какая-нибудь причина, почему Вильям в конце года должен возвратить Якову более, чем такой же хороший рубанок, то она очевидно обусловливается не увеличенной силой, которую инструмент дает труду, как это полагал Бастиа, ибо такое увеличение производительной силы, как это был доказано мною, отнюдь не входит составным элементом в операцию займа, но обусловливается элементом времени,- разницей на один год между отдачей взаймы и возвратом рубанка. И если мы ограничимся одним эти примером, мы не найдем в нем ничего такого, что указывало бы, каким образом должен действовать элемент времени-, ибо рубанок в конце года имеет не большую ценность, чем рубанок в начале. Но возьмем вместо рубанка теленка, и нам станет вполне ясным, что Вильям, чтобы поставить Якова в столь же хорошее положение, какое он имел, если бы не давал взаймы, должен бы был в конце года возвратить уже не теленка, а корову. Или предположим, что десять дней труда затрачено было Яковом на то, чтобы засеять хлебом какую-либо полоску, и мы тотчас же заметим, что Яков не был бы вполне вознагражден, [-130-] если бы в конце года он получил просто такое же количество засеянного хлеба, ибо в течение года засеянное зерно проросло бы, выросло и умножилось; таким же образом, если бы рубанок был пущен в обмен, то он мог бы в продолжение года обернуться несколько раз, при каждом обмене принося прирост Якову. И так как труд Якова мог быть затрачен любым из этих способов,- или, что сводится к тому же, некоторая часть труда, посвящаемого на изготовление рубанков могла быть обменена таким образом, что Яков и не стал бы делать рубанка с тем, чтобы Вильям пользовался им в течение года, если он при этом не получал обратно более одного рубанка. И Вильяму есть из чего вернуть более одного рубанка, ибо одинаковость вознаграждения труда в различных видах производства, дает ему возможность получать от своего труда ту выгоду, которую создает элемент времени. Вот это то общее выравнивание, это то равномерное распределение выгод, по необходимости имеющее место повсюду где общественные потребности требуют различных видов производства, и дает богатству, которое неспособно само по себе к возрастанию, такую же выгоду, какая получается богатством, выигрывающим от влияния времени. В конечном же анализе, выгода, которая создается течением времени, вытекает из творческой силы природы и из различий в силах природы или человека.
Если бы качество и состояние вещества было повсюду одинаково и если бы вся производительная сила сосредоточивалась в человеке, то не было бы и процента. Выгода от более усовершенствованных орудий могла бы по временам передаваться на условиях, напоминающих уплату процента, но сделки такого рода не были бы обычным и постоянным явлением, были бы исключением, а не правилом. Ибо способность получать такого рода доход не была бы, как теперь, присуща владению капиталом, а выгода от времени могла бы проявляться лишь при особенных обстоятельствах. Что я, имея тысячу долларов, могу наверняка отдать их взаймы за проценты, обусловливается отнюдь не тем фактом, что есть другие люди, не имеющие тысячи долларов, которые охотно станут платить мне за- пользование деньгами, не имея возможности получить их иначе; но обусловливается тем фактом, что капитал, который представляет моя тысяча долларов, имеет свойство давать прирост всякому, кто только владеет им, хотя бы.и миллионеру. Ибо цена, по которой предмет продается, зависит не столько от того, что покупатель согласится дать скорее, чем отказаться от предмета, сколько от того, что продавец может получить иначе. Например, фабрикант, который желает удаляться от дел, имеет машин на 100.000 долларов. Если он не может по продаже взять эти 100.000 долларов и поместить их так, чтобы они приносили ему проценты, то для него было бы совершенно безразлично, предполагая устраненным риск, получить ли всю продажную сумму целиком или по частям; и если бы покупатель имел потребный капитал, что мы должны предположить [-131-] для того, чтобы сделка опиралась лишь на присущие ей условия, то и для покупателя в этом случае было бы несущественно, заплатить ли деньги сразу или спустя известное время. Если бы покупатель не имел потребного капитала, то могло бы быть, что для его удобства пришлось бы отсрочить платеж, но только лишь в исключительных условиях продавец стал бы требовать, чтобы ему заплатили, или покупатель согласился бы уплатить в виду этого некоторую премию, да в таких случаях эта премия и не была бы в сущности процентом. Ибо процент, собственно, не есть плата за пользование капиталом, но есть доход, вытекающий из возрастания капитала. Если бы капитал не давал прироста, то лишь в редких и исключительных случаях собственник получал бы премию. Вильям скоро отказался бы от своего условия, если бы ему не было выгодно расплачиваться одной доской за привилегию отсрочивать платеж за рубанок Якова.
Короче, анализируя производство, мы находим, что оно распадается на три вида, именно:
Приспособление, или изменение произведений природы, их формы или места, с целью сделать их пригодными для удовлетворения человеческих желаний.
Выращивание, или утилизация жизненных сил природы,- как например, разведение растений или животных.
Обмен, или утилизирование, в видах увеличения общей суммы богатства, более могущественных, сил природы, изменяющихся в зависимости от места, а также утилизирования сил человека, изменяющихся в зависимости от положения, занятия или характера человека.
И в каждом из этих трех видов производства капитал может помогать труду,- или, выражаясь более точно, в производстве первого вида капитал может помогать труду, но не абсолютно необходим; в производстве второго и третьего вида капитал должен помогать труду, или необходим.
Без сомнения, и приспособляя капитал, преобразовывая его в надлежащие формы, мы можем увеличивать способность труда придавать веществу характер богатства, как это бывает, например, когда мы даем дереву и железу форму и употребление рубанка, или железу, углю, воде и маслу - форму и употребление паровой машины, или камню, глине, дереву и железу форму и употребление здания,- тем не менее, во всех этих случаях вся выгода от капитала заключается в самом пользовании им. Тогда как применяя капитал вторым способом, как это бывает, когда мы сеем зерно в землю или выгоняем скот на пастбище, или сберегаем вино с той целью, чтобы оно улучшилось от времени, мы получаем доход не от употребления, а от прироста капитала. Таким же образом, применяя капитал третьим способом, когда, вместо того чтобы пользоваться каким-либо предметом, мы пускаем его в обмен, мы получаем доход от прироста или от большей ценности предметов, получаемых в обмен. [-132-]
Первоначально, те доходы, которые получаются от приспособления, достаются труду, а те, которые получаются от прироста,- капиталу. Но так как разделение труда и обмениваемость богатства делает необходимым и в самом себе уже заключает известное выравнивание доходов, то, поскольку различные виды производства стоят между собой во взаимной зависимости, постольку доходы, которые получаются в одном виде производства, выравниваются с доходами, которые получаются в других видах, ибо ни капитал, ни труд не станут обращаться к какому-либо виду производства в то время, как в других каких-либо видах его, открытых для них, они могут получать большее вознаграждение. И таким образом, труд, затрачиваемый в производстве первого вида начинает приносить не все вознаграждение, но вознаграждение минус такая часть, какая необходима для того, чтобы дать капиталу тот прирост, какой он мог бы иметь в других видах производства, а капитал, занятый в производстве второго и третьего вида начинает получать не весь прирост, а прирост минус та часть, которая достаточна для того, чтобы дать труду такую награду, какую он имел бы при затрате в производстве первого вида.
Таким образом, процент обусловливается способность к приросту, которую воспроизводительные силы природы и аналогичная по своему действию, способность к обмену, придают капиталу. Процент не есть что-либо произвольное, а есть нечто естественное; процент не есть результат известной общественной организации, а есть результат законов вселенной, на которые опирается общество. И стало быть, процент есть нечто справедливое.
Люди, которые толкуют об уничтожении процента, впадают в ошибку подобную той, которая, как мы ранее указывали, придает благовидность доктрине, будто заработная плата получается от капитала. Когда они думают о проценте, то им представляется лишь процент, который уплачивается собственнику капитала лицом пользующимся капиталом. Но очевидно это еще не есть процент вообще, а есть только один из видов процента. Всякий, кто только пользуется капиталом и получает прирост, который он способен давать, получает процент. Если я сажаю дерево и ухаживаю за ним до тех пор, пока оно не начнет давать плодов, то я получаю в плодах его процент на капитал, который я таким образом накопил, т. е. на труд, который я затратил. Если я выращиваю корову, то молоко, которое она дает мне утром и вечером, есть не просто вознаграждение за труд, при этом затрачиваемый; но представляет из себя и процент на капитал, который мой труд, затраченный на выращивание коровы, скопил в ней. И таким же образом, если, пользуюсь моим собственным капиталом для того, чтобы непосредственно помогать производству, например, употребляя машины, или помогая производству косвенно посредством обмена, я получаю особую и отличную выгоду от воспроизводительного характера капитала, выгоду, которая в этом случае столь же реальна, хотя [-133-] быть может и не столь же ясна, как и в том случае, когда я отдаю взаймы мой капитал другому человеку и он платить мне процент.
*35 Это на самом деле утверждается относительно прибыли; но, очевидно, в этом случае термин прибыль употребляется в смысле дохода на капитал.