Генри Джордж

ПРОГРЕСС И БЕДНОСТЬ

КНИГА VII - Справедливость предложенного средства

ГЛАВА II

Порабощение рабочих - конечный результат частной собственности на землю

Если рабство несправедливо, то и частная собственность на землю несправедлива.

Ибо, каковы бы ни были прочие обстоятельства,- владение землей всегда приведет к владению людьми, в той мере, которая определяется необходимостью (действительной или искусственной) пользования землей. Это есть лишь иная форма выражения закона ренты.

А когда эта необходимость становится абсолютной,- когда голодная смерть становится альтернативой пользования землей, тогда и владение людьми, заключающееся во владении землей, становится абсолютным.

Поместите сотню людей на какой-нибудь остров, откуда они не могут бежать, и сделаете ли вы одного из них абсолютным собственником прочих девяносто девяти или абсолютным собственником земли этого острова,- это не составит никакой разницы ни для него, ни для них.

И в том и другом случае, один будет абсолютным владыкой девяносто девяти, при чем его власть будет распространяться на жизнь и смерть, ибо отказать этим людям в позволении жить на острове значило бы ввергнуть их в море.

Та же самая причина должна обнаруживать свое действие таким же образом и в том же направлении и в стране более крупного размера и при более сложных общественных отношениях, при чем конечный результат, порабощение рабочего, будет обнаруживаться тотчас же как увеличится давление, принуждающее рабочих жить на той земле и от той земли, которая считается исключительной собственностью других лиц. Возьмите какую-нибудь страну, где земля была бы разделена между некоторым числом собственников, вместо того, чтобы быть в руках одного, и где, как в современном производстве, капиталисты отдельны от рабочих, а промышленность и торговля, со всею массой своих подразделений, отделены от земледелия. И в этом случае отношения между владельцами земли и рабочими, при увеличении народонаселения и усовершенствовании техники, будут стремиться, хотя с меньшей определенностью и ясностью, к тому же самому абсолютному владычеству с одной стороны и к тому же самому унизительному и беспомощному подчинению с другой, как и в случае того острова, который мы предполагали. Рента будет возрастать, в то время как заработная плата будет падать. Из общей суммы производимого [-242-] землевладельцы будут получать постоянно увеличивающуюся долю, а рабочие постоянно уменьшающуюся. Лишь только переход на более дешевую землю сделается затруднительным или невозможным, рабочие, асе равно что бы они не производили, станут довольствоваться самыми ограниченными средствами к жизни, а свободная конкуренция между ними, там, где земля монополизирована, будет доводить их до такого положения, которое в сущности будет рабством, хотя их и будут морочить титулами и эмблемами свободы.

И нет ничего странного в том факте, что вопреки огромному росту производительных сил, которого было свидетелем ваше столетие, и который еще продолжается и теперь, заработная плата рабочего в более низких и обширных слоях промышленности должна была повсюду стремиться к заработной плате раба,- как раз к тому уровню, при котором ее хватает лишь на поддержание рабочего в состоянии работать. Ибо право собственности на землю, на которой и от которой должен жить человек, есть в сущности право собственности на самого человека, и признавая за некоторыми лицами право исключительного владения и пользования землей, мы осуждаем прочих людей на рабство столь же полное и совершенное, как если бы мы их формально делали движимой собственностью.

Каким образом при более простом состоянии общества, когда производство состоит главным образом в непосредственном приложении труда к земле, рабство является необходимым результатом дарования некоторым лицам исключительного права на землю, от которой все должны жить, это ясно можно видеть на возникновении илотизма, института вилленов, крепостного права.

Рабство, возникавшее из захвата пленников на войну, хотя и существовало в разных формах во всех странах земного тара, однако имело незначительное распространение и оказывало ничтожное влияние сравнительно с теми формами рабства, которые вытекали из присвоения земли. Никогда не было того, чтобы какой-либо народ в своей массе превращался -в рабов нескольких лиц из его же среды или чтобы сколь-нибудь многочисленный народ был обращен в рабство путем завоевания. Общее подчинение множества лиц немногим лицам, с которым мы встречаемся всюду, где только общество достигало известного развития, всегда являлось результатом присвоения земли в виде индивидуальной собственности. Всюду собственность на землю приводила к собственности на людей, живущих на ней. Именно такого рода было то рабство, о котором до сих пор свидетельствуют многовековые пирамиды и колоссальные памятники Египта; быть может, мы имеем смутное предание о том, каким образом возникло это рабство, в библейском рассказе о голоде, во время которого фараон скупал земли народа. Именно такого рода было то рабство, в которое, в сумраке истории, завоеватели Греции обратили первоначальное население этого полуострова, обративши его в илотов, заставив уплачивать аренду за [-243-] его земли. Развитие латифундий или огромных земельных владений, вот что превратило население древней Италии, из расы смелых крестьян земледельцев, грубые добродетели которых завоевали мир, в расу пресмыкающихся рабов; присвоение земли как абсолютной собственности начальников, вот что постепенно обратило потоков свободных и равноправных галльских, тевтонских и гуннских воинов в колонов и вилленов; вот что превратило независимых членов славянских сельских общин в русских мужиков и польских холопов; вот что учредило феодализм в Китае и Японии, так же как в Европе, и что сделало Верховных начальников Полинезии почти абсолютными владыками их земляков. И каким образом произошло, что пастушеские и воинственные арийские племена, пришедшие, как показывает сравнительная филология, из общей родины индогерманской расы в низменности Индии, превратились в покорных и раболепных индусов, на это дает нам намек тот санскритский стих, который я ранее приводил. Белые зонтики и слоны индусского раджи, безумные от гордости, суть цветы жалованных грамот на землю. А если бы мы могли найти ключ к тем памятникам давно погибших цивилизаций, которые лежат погребенными в гигантских развалинах Юкатана и Гватемалы, свидетельствующих в одно и то же время о гордости правящего класса и о даровом труде, на который осуждены были массы, мы прочли бы, по всей человеческой вероятности, о рабстве, в которое обращена была большая часть народа путем захвата земли в собственность немногих лиц,- натолкнулись бы на новое подтверждение той всеобщей истины.

Необходимое отношение между трудом и землей, абсолютная власть, которую дает владение землей над людьми, которые не могут жить, не пользуясь ею, и объясняет то, что иначе представляется необъяснимым,- развитие и сохранение учреждений, нравов и понятий столь глубоко противных естественному чувству свободы и равенства.

Когда понятие об индивидуальной собственности, которая столь справедливо естественно приурочивается к вещам, создаваемым человеком, распространяется на землю, тогда и все остальное становится просто делом времени. Самые сильные и самые ловкие легко приобретают львиные доли в том роде собственности, которая получается не путем производства, а путем присвоения, и, делаясь властелинами земли, роковым образом становятся властелинами своих, земляков, право собственности на землю есть основа аристократии. Не высшее звание давало землю, а владение землей давало высшее звание. Все огромные привилегии высшего класса средневековой Европы вытекали из его положения, как собственника земли. Простей принцип собственности на землю создавал, с одной стороны, господина, с другой - вассала,- человека, имеющего всевозможные права и человека, не имеющего никаких. Раз было признано и утверждено за господином право на землю, и те люди, которые жили на ней, могли оставаться [-244-] на земле лишь на его условиях. Нравы и обстоятельства того времени заставляли включать в эти условия повинности и услуги, наряду с оброками в виде произведений или денег, но то главное, чем определялись эти условия, было право собственности на землю. Власть, какую оно дает, существует всюду, где существует собственность на землю, и может проявиться всюду, где конкуренция из-за пользования землей достаточно сильна, чтобы дать возможность землевладельцу выставить свои собственные условия. Английский лендлорд нашего времени благодаря закону, который признает за ним исключительное право на землю, имеет в сущности всю ту власть, которую имел его предшественник, феодальный барон. Тот мог назначать ренту в виде повинностей или услуг; мог заставлять своих арендаторов одеваться известным образом, исповедывать известную веру, посылать своих детей в известную школу, подчинять свои споры его решению, падать на колена, когда он говорит с ним, составлять в ливреях его свиту или приносить ему в жертву женскую честь, если только они предпочли бы все это тому, чтобы быть согнанными с его земли. Он мог поставить, короче, всякие условия, на каких только люди согласились бы жить на его земле, и закон мог бы воспрепятствовать ему не иначе, как ограничив его права собственности, ибо обязательства эти имели бы форму свободного договора или добровольного действия. И английские лендлорды нашего времени берут себе все то, что при современных нравах представляет для них интерес. Будучи избавлены от обязательства заботиться о защите страны, они более не нуждаются в военной службе своих арендаторов, а так как обладание богатством и властью теперь выражается иными способами, чем длинными хвостами челяди, то их не интересует более и личная услуга. Но они обыкновенно следят за голосами своих арендаторов на выборах и выражают им свою волю множеством милых способов. Вот "его высокопреподобие отец во Христе", епископ Пленкет лишает имущества множество своих несчастных ирландских арендаторов, потому что они не хотели посылать своих детей в протестантские воскресные школы; а графу Литрим приписывают даже более тяжкие преступления; и много, много сносилось коттеджей и выгонялось на улицу семей просто из-за холодных побуждений жадности, принцип, который делает это возможным, есть тот самый принцип, который в более грубое время и при более простом состоянии общества поработил огромные массы простого народа и разделил такой огромной пропастью барина и мужика. Крестьянин был превращен в крепостного просто благодаря тому, что ему запрещено было покидать землю, на которой он родился, при чем искусственно создавалось то положение, которое мы предполагали на острове. В малозаселенных странах это был необходимо для того, чтобы создать абсолютное рабство, но, где земля вполне занята, конкуренция может создать, по существу те же самые условия. И сравнивая положение угнетенного рентой ирландского крестьянина [-245-] и положение русского крепостного, нетрудно заметить, что преимущество во многих случаях оставалось на стороне крепостного. Крепостной по крайней мере не умирал от голода.

И, мне думается, я вполне достаточно доказал, что та причина, которая проявляет свое действие в современном цивилизованном мире, есть именно та самая причина, которая во все времена унижала и порабощала рабочие массы. Личная свобода,- то есть, свобода передвижения,- признается повсюду, а от политического и гражданского неравенства в Соединенных Штатах, по крайней мере, не осталось и следов, да немного их найдется и в самых отсталых цивилизованных странах. Тем не менее, великая причина неравенства остается и проявляется в неравномерном распределении богатства. Сущность рабства состоит в том, что оно отбирает от рабочего все, что он производит, за исключением необходимого для поддержания голого животного существования, и к этому-то минимуму несомненно стремится, при существующих условиях, заработная плата свободного рабочего. Как бы быстро не возрастали производительные силы, рента неуклонно стремится поглотить всю выгоду от этого возрастания, и даже более чем всю выгоду.

Таким образом, положение масс во всех цивилизованных странах превращается или стремится превратиться в положение рабства, скрытого под формами свободы. И, вероятно, из всех родов рабства этот род есть самый жестокий и безжалостный. Ибо у рабочего отнимают произведения его труда и принуждают его трудиться из-за голого животного существования, а вместе с тем то, что принуждает его к этому, является не в виде человеческого существа, в формах какой-то повелительной необходимости. Те люди, которым он сдает свою работу и от которых он получает свою плату, часто, в свою очередь, находятся в неволе,- соприкосновение между рабочими и конечными владельцами их труда устраняется и утрачивается всякая индивидуальность. Прямой ответственности хозяина по отношению к рабу, ответственности, которая оказывает столь смягчающее влияние на огромное большинство людей, более уже не существует; по-видимому, не человек понуждает человека к неослабному и плохо оплачиваемому труду, но "неизбежные законы предложения и спроса", за которые никто в частности не ответственен. Правило Катана Цензора,- правило, на которое смотрели с отвращением даже в век жестокости и всеобщего рабовладения,- что после того, как от раба будет взято столько работы, сколько возможно, должно прогнать раба - пусть он умирает, делается руководящим принципом; утрачивается даже собственный интерес, побуждающий хозяина заботиться о жизненных удобствах и благосостоянии раба. Труд сделался товаром, а работник машиной. Нет более хозяев и рабов, нет господ и крепостных, а есть только покупатели и продавцы. Рыночные инстинкты заглушают собой все прочие чувства. [-246-]

И нет ничего удивительного в том, что рабовладельцы Юга, останавливая свое взимание на положении свободных тружеников в самых передовых цивилизованных странах, легко приходили к убеждению в божественном учреждении рабства. Что полевые рабочие Юга в общем лучше питались, имели лучшее помещение и лучше одевались; что они имели меньше заботы и более наслаждений и радостей жизни, чем земледельческие рабочие Англии, в этом не может быть никакого сомнения; и даже в городах Севера приехавшие рабовладельцы могли видеть и слышать такие вещи, какие были невозможны притом, что они называли их собственной организацией труда. В Южных штатах во времена рабства хозяин, который принуждал бы своих негров работать и жить так, как в свободных странах принуждали работать и жить огромные массы свободных белых мужчин и женщин, считался бы человеком бесчестным, в если не общественное мнение, то его собственный интерес заставил бы его позаботиться о поддержании здоровья и сил его рабов. А в Лондоне, Нью-Йорке и Бостоне, среди людей, которые жертвовали и всегда готовы жертвовать деньгами и кровью за освобождение раба, где никто не может публично дурно обращаться с животными, не подвергаясь аресту и наказанию, вы видите даже в зимнее время босоногих и оборванных Детей, бегающих по улицам, и на грязных чердаках и в вонючих подвалах встречаете женщин, всю жизнь свою проводящих в работе из-за платы, которой недостаточно даже для того, чтобы- снабдить их должным образом теплом и пищей. Есть ли что удивительного в том, что требование об уничтожении рабства казалось рабовладельцам Юга выражением лицемерия?

И теперь, после того, как рабство было отменено плантаторы Юга находят, что они не потерпели убытка. Их право собственности на землю, на которой освобожденные люди должны жить, дает им практически такую же власть над трудом, как прежде, между тем как они освобождены теперь от ответственности, иногда весьма убыточной. Негры пока имеют возможность эмигрировать и по-видимому, в этом направлении начинается великое движение, но так как народонаселение растет, а земля дорожает, то плантаторы все же будут получать относительно большую долю из выработанного их рабочими, сравнительно с той, которую они получали при рабовладельческой системе, а рабочие будут получать меньшую, ибо при рабовладельческой системе рабы всегда получали по меньшей мере столько, сколько вообще необходимо для поддержания их в добром здоровье, а в таких странах, как Англия, существуют огромные массы рабочих, которые не получают и этого^*46. [-247-]

Те влияния, которые возникают всюду, где существуют личные отношения между хозяином и рабом, и которые смягчают рабство и не дозволяют хозяину проявлять во всей полноте свою власть над рабом, обнаружились также и при более грубых формах крепостного права, которыми характеризуются более ранние периоды развития Европы; эти влияния, укрепляемые обычаем, поддерживаемые религией и, пожалуй, как при личном рабстве, более просвещенными, но все же себялюбивыми интересами господина, устанавливали повсюду предел, далее которого не мог идти владелец земли в своих требованиях от крепостного или крестьянина, так что конкуренция людей, не имеющих средств существования и на перерыв возвышающих плату за доступ к этим средствам, нигде не имела возможности достигнуть своего предела и развить до конца присущую ей способность порождать лишения и унижения. Илоты Греции, половники Италии, крепостные России и Польши, крестьяне феодальной Европы, отдавали своим помещикам известную часть своих продуктов или своего труда, и свыше этой нормы от них обыкновенно ничего не требовали. Но смягчающие влияния такого рода, которые можно еще наблюдать в тех английских поместьях, где землевладелец и его семейство думают, что их долг требует посылать лекарства и пособия больному и слабому и заботиться о благосостоянии своих крестьян, все равно как плантаторы Юга согласно обычаю заботились о своих неграх,- уже утрачиваются при более утонченной и менее явной форме, которую крепостничество принимает при тех более усложненных процессах современного производства, которые разделяют так широко и таким множеством промежуточных градаций лицо, труд которого отчуждается, от лиц, в пользу которого происходит это отчуждение, и которые делают отношения между членами этих двух классов не прямыми и частными, а непрямыми и общими. В современном обществе конкуренция имеет полный простор вынуждать от рабочего все, что он может дать, и с какой ужасной силой конкуренция проявляет свое действие можно видеть на положении низшего класса в центрах богатства и промышленной деятельности. То обстоятельство, что положение этого низшего класса пока не является еще более общим, должно быть приписано обширным пространствам плодородной земли, которые до сего времени оставались свободными на нашем континенте и которые не только представляли из себя убежище для возраставшего населения более старых частей Союза, но в огромной степени смягчали давление и в Европе,- где в одной только стране, в Ирландии, эмиграция была так велика, что даже сократила народонаселение. О и этот путь облечения не может оставаться вечно открытым. Он уже быстро закрывается, а [-248-] по мере того как он закрывается, давление будет все усиливаться и усиливаться.

Мудрая ворона в Рамаяне, ворона Бушанда, "которая живала во всех частях вселенной и знает все события от начала времени" не без основания заявляет, что хотя презрение к мирским благам и необходимо для высшего счастья, тем не менее самая жестокая мука, какая только возможна, налагается крайней бедностью. Бедность, на которую с прогрессом цивилизации осуждаются огромные массы людей, не есть та свобода от суеты и соблазна, которой искали мудрецы и которую восхваляли философы: бедность эта есть унижающее и оскотинивающее рабство, которое гнетет более высокие натуры, притупляет более нежные чувства и своей мукой понуждает людей на поступки, от которых отказались бы животные. Вот в эту то беспомощную, безнадежную бедность, которая убивает проявления мужества и уничтожает женственность, которая даже детство лишает его невинности и радостей, в эту то бедность и низвергаются рабочие классы силой, которая давит на них, подобно непреодолимой и безжалостной машине. Хозяин белошвейного заведения в Бостоне, который платит своим работницам по два сента за час, может с сожалением относиться к их положению, но и он, как и его работницы, управляется законом конкуренции, и он не может платить им более и продолжать своего дела, ибо обмен не руководствуется чувством. И таким образом, через все промежуточные градации вплоть до тех лиц, которые получают в виде ренты за землю без всякой оплаты выработанные трудом, всюду царят - неумолимые законы предложения и спроса,- сила, с которой индивидуум может спорить и бороться не более, чем с ветром и морскими приливами, законы которые погружают низшие классы в рабство нужды.

Но на самом деле причиной этой кабалы является то обстоятельство, которое всегда приводило и всегда должно приводить к рабству,- монополизация несколькими лицами того, что природа предназначила для всех.

Наша хваленая свобода роковым образом будет приводит к рабству, до тех пор, пока мы будем признавать право частной собственности на землю. До тех пор пока это право не будет отменено - декларации независимости и акты эмансипации будут тщетны. До тех пор пока один человек будет иметь право требовать исключительного владения землей, от которой должны кормиться все прочие люди, рабство будет существовать, и вместе с развитием материального прогресса будет расти и в ширь, и глубь.

Процесс, который мы проследили шаг за шагом в предыдущих главах этой книги и который всюду совершается в цивилизованном мире в настоящее время, может быть представлен таким образом. Частная собственность на землю есть нижний жернов. Материальный [-249-] прогресс есть верхний жернов. Между ними, с возрастающей силой, перетираются рабочие классы.

^*46 Одним из антинеполинических агитаторов (полков. Дж, А. Колинз) во время поездки в Англию произнес речь перед многочисленным собранием в одном из шотландских мануфактурных городов и закончил ее, как он часто делал в Соединенных Штатах, приведя тот размер ежедневного продовольствия, которые в рабовладельческих кодексах некоторых Штатов определял собой минимум содержания, даваемого рабу. Он сейчас же заметил, что на многих из его слушателей такое заключение произвело действие обратное ожидаемому.