Глава 15. К чему благотворительствовать?

Почему в цивилизованном обществе необходимо подавать милостыню? Я не имею ничего против благотворительности. Боже избави, чтобы мы стали равнодушны к нуждам наших ближних. В человеческом сочувствии слишком много прекрасного, чтобы я хотел заменить его холодным расчетливым рассуждением.

Можно назвать очень немного крупных достижений, за которыми не стояло бы сочувствие в качестве двигателя. Каждое достойное быть совершенным дело предпринимают ради помощи людям.

Плохо только, что мы этот высокий, благородный побудитель применяем слишком мелочным образом. Если сочувствие побуждает нас накормить голодного, почему же оно не порождает в нас желания сделать этот голод невозможным? Раз мы питаем к людям достаточную симпатию для того, чтобы вызволять их из нужды, то чувство, конечно, должно быть настолько сильным, чтобы нужду совершенно уничтожить.

Подавать легко; гораздо труднее сделать подачку излишней. Чтобы достигнуть этого, нужно, не останавливаясь на индивидууме, уничтожить корень зла; разумеется, наряду с этим должна осуществляться помощь отдельным лицам; дело, однако, не должно ограничиваться этой временной помощью. Трудность добраться до подлинной причины только кажущаяся. Много людей предпочтут помочь бедной семье, чем серьезно задуматься над проблемой устранения бедности вообще.

Я вовсе не за профессиональную благотворительность и деловую гуманность какого бы то ни было сорта. Как только человеческая готовность помогать систематизируется, организуется, делается коммерческой и профессиональной, ее сердце умирает и она становится холодным бесплодным делом.

Подлинная человеческая готовность помочь никогда не поддается систематизации или пропагандированию. Гораздо большее число сирот воспитывается в семьях, где их любят, чем в сиротских домах. Гораздо больше стариков поддерживается и охраняется дружеской рукой, чем призревается в богадельнях. Ссуды, даваемые одной семье другою, больше приносят помощи, чем общественные ссудные кассы. Как далеко мы должны заходить, способствуя коммерциализации естественного человеческого инстинкта помощи – вопрос серьезный.

Профессиональная благотворительность не только бесчувственна; от нее больше вреда, чем помощи. Она унижает принимающего и притупляет самоуважение. В тесном родстве с ней сентиментальный идеализм. Всего несколько лет назад внезапно распространилась мысль, что «помощь есть нечто такое, чего мы по праву смеем ожидать от других». Бесчисленные люди стали получать «доброжелательную общественную помощь». Целые слои населения выдерживались в состоянии ребяческой беспомощности. Делать что-либо для других стало профессией. Это породило в народе все, что угодно, только не самоуверенность и далеко не устраняло обстоятельств, из которых проистекала мнимая нужда в помощи.

Но еще хуже, чем культивирование этой детской доверчивости взамен уверенного самосознания и твердой самопомощи, была та определенная ненависть, которая в большинстве случаев овладевала облагодетельствованными. Люди нередко жалуются на неблагодарность тех, кому они помогли. Нет ничего естественнее. Во-первых, в том, что носит название «благотворительность», очень мало подлинного, идущего от сердца сочувствия и заинтересованности. Во-вторых, никому не нравится быть вынужденным получать милостыню.

Такая «общественная помощь» создает напряженное положение, берущий излишки чувствует себя униженным подачкой, и еще очень большой вопрос, не должен ли чувствовать себя униженным и дающий. Благотворительность никогда еще не разрешала задачи на сколько-нибудь длительный срок. Благотворительная организация, не поставившая себе целью сделаться в будущем излишней, не исполняет подлинного своего назначения. Она всего-навсего добывает содержание для самой себя и еще более усиливает «непродуктивность».

Благотворительность станет ненужной в тот миг, когда неспособные к содержанию самих себя будут извлечены из класса «непроизводящих» и включены в класс производящих. Опыты на нашей фабрике доказали, что в хорошо организованной промышленности всегда найдутся места для калек, хромых и слепых.

Научно продуманная промышленность не должна быть Молохом, пожирающим всех, кто к ней приближается. Если же это так, то она не соответствует своей задаче. В промышленности, как и вне ее, всегда найдутся занятия, требующие всей силы здорового человека, но есть и бесчисленное количество других устройств, предъявляющих требования большего проворства, чем когда-либо приходилось проявлять ремесленникам средних веков. Тончайшая дифференциация производства всегда даст возможность человеку, обладающему особенной силой или проворством, применить то или другое. В прежние времена квалифицированный ремесленник-рабочий тратил большую часть своего времени на неквалифицированную работу. Это была расточительность. Но так как в то время каждое изделие требовало как квалифицированной, так и. неквалифицированной работы, то было очень мало возможности изучить свое ремесло тому, кто был либо слишком глуп для того, чтобы когда-нибудь стать искусным работником, либо не мог.

Ни один ремесленник, который в настоящее время работает вручную, не может заработать больше, чем на пропитание. Излишки для него недостижимы. Считается само собой понятным, что он в старости будет на содержании у своих детей или, если у него нет детей, станет обузой для общества. Все это совершенно не нужно. Дифференциация производства предоставляет работу, которую может исполнять всякий. В дифференцированном производстве больше должностей, могущих исполняться слепыми, чем существует слепых. Точно так же имеется больше мест для калек, чем существует калек на свете. На всех этих должностях человек, который близоруко почитается объектом благотворительности, заработает точно такое же хорошее содержание, как умнейший и сильный рабочий. Расточительность – ставить сильного человека на работу, которую также хорошо может выполнить калека. Поручать слепым плетение корзин – расточительность, от которой волосы встают дыбом. Расточительность – пользоваться арестантами в каменоломнях или посылать их на трепание конопли, или на другие ничтожные бесполезные работы.

Хорошо поставленная тюрьма не только должна была бы содержать себя, но арестант должен бы быть в состоянии прокармливать свою семью или, если у него таковой нет, откладывать сбережения, которые дадут ему возможность снова встать на ноги после освобождения. Я не проповедую принудительных работ, точно так же как эксплуатацию арестантов наподобие рабов. Такой план слишком отвратителен, чтобы тратить на него слова. Мы вообще слишком переборщили с тюрьмами и взялись за дело не с того конца. Но до тех пор, пока вообще существуют тюрьмы, они могут быть с такой точностью приспособлены к общей системе производства, что тюрьма явится продуктивной рабочей общиной на пользу общества и на благо самих заключенных.

Я знаю. правда, что существуют законы – дурацкие, исходящие из пустой головы, законы, которые ограничивают промышленное использование арестантов и которые издаются якобы во имя «рабочего класса». Рабочим эти законы вовсе не нужны. Повышение общественных налогов не идет никому из членов общества на пользу. Если непрестанно иметь в виду мысль о служении, то в каждой местности найдется больше работы, чем наличных рабочих рук.

Основанная на служении промышленность делает излишней всякую благотворительность. Филантропия, несмотря на благороднейшие мотивы, не воспитывает самоуверенности, а без самоуверенности ничего не выходит. Обществу лучше, если оно недовольно настоящим положением вещей, чем если оно им довольно. Под этим я подразумеваю не мелкое, ежедневное, придирчивое, сверлящее недовольство, но широкое, мужественное недовольство, исходящее из той мысли, что все происходящее может быть исправлено, и в конце концов, будет исправлено. Тот вид филантропии, который тратит время и деньги на то, чтобы помочь миру содержать самого себя, гораздо лучше, чем тот, который только дает и тем увеличивает праздность. Филантропия, как все остальное, должна бы быть продуктивной и она, по моему мнению, в состоянии сделать это. Я лично делал опыты, и не без успеха, с промышленной школой и больницей, которые считаются общеполезными учреждениями, с целью испытать, могут ли они содержать себя сами.

Я не очень высоко ставлю обычного типа промышленные школы – мальчики приобретают там лишь поверхностные знания, да и не выучиваются толково применять их. Промышленная школа отнюдь не должна быть смесью высшей технической школы и школы вообще, но скорее средством научить молодежь продуктивности. Если мальчиков без всякой пользы занимают выработкой предметов, которые впоследствии будут выброшены, то им невозможно извлечь из этого интерес и знание, на которое они имеют право.

В течение всего учебного времени мальчик ничего не производит. Школы не заботятся о средствах к жизни мальчика, разве только посредством благотворительности. Но многие подрастающие юноши нуждаются в поддержке; они принуждены принять первую, попавшуюся под руку, работу и не имеют возможности избрать себе подходящую профессию.

Если такой молодой человек вступит затем неподготовленным в жизнь, то только увеличит царящий сейчас недостаток дельных рабочих сил. Современная промышленность требует такой степени знаний и искусства, которые не даются ни кратковременным, ни длительным посещением школы. Правда, наиболее прогрессивные школы, чтобы возбудить интерес мальчиков и приучить их к ремеслу, учредили курсы ручного труда, но и они при данных условиях только паллиатив, так как не удовлетворяют творческого инстинкта нормального юноши.

Чтобы пойти навстречу этим условиям – дать возможность мужской молодежи получить образование и одновременно промышленную выучку на творческом основании – в 1916 году была основана Промышленная Школа Генри Форда. Слово «филантропия» не имело ничего общего с этой попыткой. Попытка истекала из желания помочь мальчикам, которые под давлением обстоятельств принуждены преждевременно оставить школу. Это желание шло, как нельзя больше, навстречу необходимости найти ученых мастеров. Мы с самого начала держались трех принципов: дать мальчику возможность остаться мальчиком, вместо того чтобы воспитать из него скороспелого рабочего; вести научное образование рука об руку с ремесленными уроками; воспитывать в мальчике чувство гордости и ответственности за свою работу, заставляя его исполнять настоящие предметы потребления. Он работает над предметом определенной промышленной ценности. Школа числится частной и открыта для мальчиков от 12 до 18 лет. Она организована по системе стипендий. Каждый мальчик получает при поступлении годовую стипендию в 400 долларов. Постепенно при удовлетворительных успехах она повышается до 600 долларов.

Об успехах в классах, как и в мастерской, а также о прилежании ведутся ведомости. Отметки о прилежании принимаются во внимание при определении размера стипендии. Одновременно с этой стипендией каждый мальчик получает маленькое месячное жалованье, которое, однако, должно откладываться на его имя в сберегательную кассу. Этот запасный фонд должен оставаться в банке до тех пор, пока мальчик находится в школе; только в несчастных случаях школьное начальство получает разрешение взять из банка деньги.

В процессе постепенной работы удается все полнее и полнее разрешать проблему, связанную с надлежащим ведением школы, и усовершенствовать методы для достижения намеченной цели. Первоначально был обычай занимать мальчиков треть дня в классе и две трети в мастерской. Однако этот план оказался неблагоприятным для успешности; в настоящее время образование мальчиков ведется по неделям – одну неделю в школе и две в мастерской. Классы всегда одни и те же и меняются только по неделям.

Мы содержим первоклассный учебный персонал, а учебником служит фабрика Форда. Она дает более широкую возможность для практических занятий, чем большинство университетов. Уроки арифметики даются с применением конкретных задач фабрики. Мальчикам больше не приходится мучиться над таинственным А, который проходит по четыре мили в час, тогда как Б проходит всего две. Им даются действительные примеры и действительные условия. Они учатся наблюдать. Города для них больше не черные точки на карте, а части света – не только известное количество страниц учебника. Им показывают фабричный груз, идущий в Сингапур, фабричное сырье из Африки и южной Америки, и мир в их глазах становится населенной планетой вместо пестрого глобуса на кафедре. Для физики и химии промышленное производство является лабораторией, где каждый учебный час превращается в опыт. Например, нужно объяснить действие насоса. Учитель сперва объясняет отдельные части и их функции, отвечает на вопросы и потом ведет всех вместе в машинное отделение, чтобы показать большой насос в действии. При школе настоящая мастерская с первоклассным оборудованием. Мальчики последовательно переходят от работы на одной машине к работе на другой. Они работают исключительно над частями или предметами, необходимыми обществу, но наше потребление так велико, что список вмещает все. Производство после испытания покупается Автомобильным Обществом Форда. То, что при этом отбрасывается, как негодное, естественно зачисляется в счет расходов школы.

Наиболее успешные классы исполняют тонкую микрометрическую работу и делают каждое движение с ясным сознанием преследуемых при этом целей и принципов.

Они сами чинят свои машины, учатся обращению с машинами; так, в чистых светлых помещениях, в обществе своих учителей закладывают они фундамент для успешной карьеры.

По окончании школы им повсюду открыты хорошо оплачиваемые места на фабриках. О социальном и моральном здоровье мальчиков неуклонно заботятся. Надзор ведется не принудительно, но в тоне дружеского внимания. Домашние обстоятельства каждого мальчика хорошо известны и его склонности принимаются во внимание. Не делается ни малейшей попытки изнежить их. Когда однажды два мальчика вздумали вздуть друг друга, им не стали читать лекции о греховности потасовки. Им только посоветовали удалить свои разногласия более благоразумным образом; когда же они по мальчишескому обычаю предпочли более примитивный метод, им дали перчатки для бокса и позволили разрешить вопрос в углу мастерской. Единственное требование состояло в том, чтобы они покончили дело тут же и не возобновляли драки вне школы.

Результатом была короткая схватка и примирение. С ними со всеми обращаются, как с мальчиками; хорошие мальчишеские инстинкты поощряются; и когда их встречаешь в школе или фабричных помещениях, мерцание пробуждающегося мастерства в их глазах почти несомненно. В них есть чувство «соучастия». Они чувствуют, что делают нечто такое, что стоит труда. Они учатся быстро и усердно, потому что изучают вещи, которые хотел бы изучать всякий здоровый мальчик, постоянно задающий вопросы, на которые, однако, дома не получает ответа.

Школа открылась при 6 учениках, а теперь она насчитывает 200, следуя такой практической системе, что может дойти до 700. Вначале она несла убытки, но согласно моему глубочайшему убеждению в том, что всякое хорошее само по себе дело окупит себя, если только правильно его поставить, она так усовершенствовала свои методы, что теперь содержит себя сама.

Нам посчастливилось сберечь мальчикам их детский возраст. Они вырабатывают из себя рабочих, но не забывают быть мальчиками. Это обстоятельство самой существенной важности. Они зарабатывают 16...35 центов в час – больше, чем могли бы зарабатывать на доступных в их возрасте должностях. Оставаясь в школе, они могут совершенно так же помогать своим семьям, как если бы ходили на работу. Окончив школу, они владеют солидным общим образованием; они достаточно знают для того, чтобы зарабатывать где угодно в качестве рабочего столько, чтобы по желанию иметь возможность попутно продолжать свое образование. Если они не имеют к этому склонности, то, по крайней мере, повсюду могут требовать высшую ставку.

Они не обязаны поступать на нашу фабрику, но, правда, большинство делает это и без обязательств, т. к. знает, что нигде нет лучших условий работы. Мальчики сами проложили себе дорогу и ничем нам не обязаны. Благотворительности нет. Учреждение само себя окупает.

Больница Форда создана по тому же основному плану. Вследствие перерыва, вызванного войной – во время войны она отошла к государству и была преобразована в военный лазарет №36, на 1500 кроватей круглым числом – дело недостаточно наладилось, чтобы дать исчерпывающие определенные результаты. Она возникла в 1914 году, как Детройтская общественная больница, и деньги на нее должны были быть добыты по общественной подписке. Я подписал тоже, и постройка началась. Задолго до того, как было закончено первое строение, средства были исчерпаны и меня просили о вторичном взносе. Я отклонил это, придерживаясь того мнения, что строительные расходы должны были быть заранее известны руководителям, и подобное начало не внушало мне особого доверия к будущему руководству. Зато я предложил принять всю больницу на себя и выплатить общественные взносы по подписке. Это состоялось, и работа стала подвигаться успешно, пока 1 августа 1918 г. все учреждение не было передано правительству. В октябре 1919 г. больница была вновь возвращена нам и 10 ноября того же года принят первый частный пациент.

Больница расположена на Большом Западном бульваре в Детройте. Участок равняется 20 акрам, следовательно, места для дальнейших построек имеется в избытке. Существует намерение расширить здание в случае, если оно оправдает себя.

Первоначальный план был совершенно оставлен, и мы пробовали создать учреждение вполне нового типа как по оборудованию, так и по ведению дела. Больниц для богатых имеется в избытке, для бедных точно так же. Но нет для тех, которые могли бы кое-что платить и даже хотели бы платить, чтобы не чувствовать, что они принимают милостыню. Считается вполне естественным, что больница не может быть таковой и одновременно содержать себя, что она должна содержаться либо на частные взносы, либо должна быть зачислена в разряд частных, с выгодой содержимых санаторий. Наша больница должна стать учреждением, которое само себя содержит – она должна давать максимум услуг за минимальную оплату, но без тени благотворительности.

В нашем, вновь возведенном здании нет больничных палат. Все комнаты отдельные и имеют ванну. Они соединены в группы по 24 комнаты и по величине, обстановке и оборудованию совершенно одинаковы. Во всей больнице нет ни одного исключения, да это ни в каком случае и не должно быть. Все пациенты поставлены совершенно одинаково.

Из того, как управляются в настоящее время больницы, совершенно неясно, существуют они для больных или для врачей. Я хорошо знаю, как много времени отдает дельный врач или хирург делам благотворительности, но я вовсе не убежден в том, что гонорар за его деятельность должен соответствовать денежному состоянию его пациентов; зато я твердо убежден в том, что так называемая «профессиональная этика» является проклятием для человечества и для развития медицинской науки. Диагностика ушла еще не очень далеко вперед. Мне бы не хотелось принадлежать к числу владельцев таких больниц, где не заботятся во всех отношениях о том, чтобы пациенты лечились от тех болезней, которыми они страдают действительно, вместо того чтоб лечиться от болезни, которую наметил себе первый попавшийся врач. Профессиональная этика препятствует исправлению ошибочного диагноза. Консультирующий врач, если он не обладает очень большим тактом, никогда не изменит диагноза или режима, если только коллега, пригласивший его, не вполне с ним согласен, и даже в этом случае все происходит без ведома пациента. Кажется, господствует мнение, что больной, в особенности, если он обращается в больницу, становится собственностью своего врача. Знающий врач не будет эксплуатировать своих больных, немного менее знающий, наоборот – да. Многие врачи, кажется, придают неизменности своего диагноза такое же значение, как выздоровлению своих пациентов.

Цель нашей больницы порвать со всеми этими обычаями и поставить на первом плане интерес пациента. Поэтому, это так называемая «закрытая больница». Все врачи и сиделки получают годовое жалованье и не имеют права практиковать вне больницы. В больнице заняты 21 врач и хирург, которые выбраны весьма тщательно и минимум их содержания равняется тому, что они могли бы зарабатывать при самой успешной и широкой частной практике. Ни один из них ничуть не заинтересован в пациенте с финансовой точки зрения, и ни один пациент не имеет права пользоваться лечением постороннего врача. Мы охотно признаем роль и деятельность домашнего врача и отнюдь не желаем его вытеснять. Мы принимаем от него больных в том случае, когда он прекращает свою деятельность, и стараемся возможно скорей вернуть пациента обратно. Наша система делает для нас нежелательным держать пациента дольше, чем это строго необходимо – мы не предназначены к делам такого рода. И мы готовы в вышеуказанном случае поделиться нашими знаниями с домашним врачом, но пока пациент лежит в больнице, мы принимаем на себя полную ответственность. Для посторонних врачей больница «закрыта», что, однако, не исключает нашего сотрудничества с теми врачами, которые этого пожелают.

Интересно, как принимают пациента. Доставленный пациент сначала осматривается главным врачом и затем передается для осмотра 3...4 или даже больше, если нужно, врачам. Это делается независимо от болезни, из-за которой он попал в больницу, потому что согласно постепенно накапливающемуся опыту, дело большей частью в общем состоянии пациента, а не в данной болезни. Каждый врач предпринимает полное обследование и посылает свое заключение главному врачу, не имея возможности предварительно консультировать с другими врачами. Таким образом, заведующему больницей доставляется, по меньшей мере, 3, а иной раз 6 или 7 основательных и совершенно не зависимых друг от друга диагнозов. Все вместе они составляют историю болезни без всяких пробелов. Эти меры предосторожности введены для того, чтобы хоть в пределах наших современных знаний обеспечить по возможности правильный диагноз.

В настоящее время в нашем распоряжении имеется приблизительно 600 кроватей. Каждый пациент оплачивает по твердо установленной расценке комнату, продовольствие, врачебные и хирургические услуги до ухода включительно. Специальных издержек не существует, отдельных сиделок равным образом. Если больной требует большего ухода, чем можно требовать от имеющихся в данном флигеле сиделок, то без всяких доплат добавляется лишняя сиделка. Но это случается редко, потому что пациенты сгруппированы сообразно с необходимым для них уходом. Одна сиделка в зависимости от трудности болезни ухаживает за 2, 5 или больше больными. Однако ни у одной нет более 7 пациентов. Вследствие наших приспособлений, сиделка в состоянии без посторонней помощи ухаживать за 7-ю легко больными. В обыкновенной больнице сиделки принуждены делать множество лишних движений. Они больше тратят времени на беготню, чем на уход за больными. Эта больница приспособлена для сбережения шагов. Каждая комната представляет нечто целое, и подобно тому, как мы стремились устранить лишнее движение на нашем заводе, мы поступили и здесь. Пациенты платят за комнату, уход и врачебные услуги 4,50 долл. в день. Эта цена будет понижена при расширении больницы. Плата за большую операцию равняется 125 долларам, за меньшую – по твердо определенному тарифу. Все эти цены назначены в виде опыта. Больница точно так же, как и фабрика, имеет свою систему и план, рассчитанный на то, чтобы покрывались все расходы.

По видимости нет никакого основания к тому, чтобы опыт не удался. Его удача – исключительно вопрос организации и расчета. Та же самая организация, которая позволяет фабрике достичь высшей степени полезной службы, поднимет до высшей степени и службу больницы и одновременно сбавит цены настолько, чтобы сделать ее доступной всем. Единственная разница между расчетом средств для фабрики и больницы в том, что больница, на мой взгляд, не должна работать с прибылью, хотя эксплуатация и погашение должны быть приняты в расчет. До сих пор в эту больницу вложено около 9 миллионов долларов.

Если б нам только удалось упразднить благотворительность, то деньги, которые ныне вложены в благотворительные учреждения, могли бы быть влиты в расширенную промышленность и способствовать производству более дешевых товаров и большего количества их. Это не только сняло бы с общества тяжесть налогов, но также подняло бы общее благосостояние.

Если мы желаем упразднить в мире потребности благотворительности, мы должны иметь в виду не только экономические условия существования, но и недостаточное знание этих условий, порождающее страх. Прогоните страх и воцарится самоуверенность. Благотворительность не имеет места там, где пребывает самоуверенность.

Страх – детище уверенности, которая опирается на что-либо постороннее: м. б. на снисходительность старшего рабочего, на удачливость фабрики, на постоянство рынка.

Привычка к неудаче является матерью страха. Она глубоко укоренилась в людях. Люди хотели бы достичь вещи, которая распространяется от А до Т.. С А она им еще не поддается, на В они испытывают затруднение, а на С натыкаются на по-видимому непреодолимое препятствие. Они кричат «пропало» и бросают все дело. Они даже не представили себе шансов настоящей неудачи; их взгляд не отличит ни правильного, ни неправильного. Они позволили победить себя естественным препятствиям, возникающим на пути всякого намерения.

Гораздо больше людей сдавшихся, чем побежденных. Не то, чтобы им не хватало знаний, денег, ума, желания, а попросту не хватает мозга и костей. Грубая, простая, примитивная сила настойчивости есть некоронованная королева мира воли. Люди чудовищно ошибаются вследствие своей ложной оценки вещей. Они видят успехи, достигнутые другими, и считают их поэтому легко достижимыми. Роковое заблуждение! Наоборот, неудачи всегда очень часты, а успехи достигаются с трудом. неудачи получаются в результате покоя и беспечности; за удачу же приходится платить всем, что у тебя есть, и всем, что ты есть. Поэтому-то удачи так жалки и презренны, если они не совпадают с общей пользой и прогрессом.

Человек все еще высшее существо природы. Что бы ни случилось, он человек и останется человеком. Он проходит сквозь смену обстоятельств, как сквозь смену температур, и остается человеком. Если ему удастся возродить свой дух, ему откроются новые источники сокровищ его бытия. Вне его самого нет безопасности, вне его самого нет богатств. Устранение страха создает уверенность и изобилие.

Пусть каждый американец вооружится против изнеженности. Каждый американец должен восстать против нее, т. к. это наркотическое средство. Встаньте и вооружитесь, пусть слабые получают милостыню!

Глава 16. Железные дороги

Оглавление